Анатолий Мошковский - Черные кипарисы

— Я пришел с Витей, — сказал он вполголоса, — может, еще что-нибудь найдешь для него.

— Хорошо, Феликс, — сказала мать. — Покормить Витю? Я разобью еще яиц.

— Прекрасно.

— Мне очень нравится, Феликс, что ты так заботишься о Вите, но оценит ли он твою доброту?

— До сих пор ценил, — хмуро сказал Феликс.

— Понимаю… Я все понимаю.

«Ты много понимаешь, да не все, — подумал Феликс, возвращаясь из кухни и слыша, как мать бьет над сковородкой яички. — Ты, например, совсем не понимаешь, как нужны мне эти мальчишки, может, больше нужны, чем я им…»

Витька ел, смачно причмокивая, заталкивая в рот громадные куски хлеба, — видно, сильно проголодался. Робость его прошла через минуту, он совсем не стеснялся матери Феликса и даже не пригладил рукой торчащие во все стороны, сильно выгоревшие русые волосы, не прятал ноги с просвечивающими коленками. Поев, Витька сказал, что не знает, полезет ли завтра со всеми на Гору Ветров.

— Ракушка у деда на исходе, — объяснял он, — и за рапанами надо понырять — все стоящее ушло, и вообще помочь надо. Сегодня обещал поработать, но удрал на турнир. И потом, завтра отец с моря приходит…

— И много приносит ваша фабрика?

— Ничего… Крутимся.

Витька ушел от них часа через два, сытый, сияющий и с узлом: мать Феликса дала ему неплохие еще, но надоевшие Феликсу брюки, выгоревшую ковбойку, старую тюбетейку и сильно помятую, давно вышедшую из моды летнюю синтетическую шляпу отца — кто-нибудь теперь в их семействе будет щеголять по Скалистому в директорской шляпе. Да и вообще, что ни дай и сколько ни дай — все пригодится в большом Витькином семействе: ведь, кроме него и старшего брата, у них пятеро ребят.

— И подстригись ты наконец, — сказал Феликс, спускаясь с Витькой по лестнице. — Смотреть противно, и майку надень чистую… Приятно ходить так? Не других, так себя хоть уважай…

— Да некогда все. Одно, другое…

— А обедать тебе есть когда? А спать?

— Сравнил!

— Ходить по-человечески еще важнее… Или нет?

— Подумаю. — Витька наподобие Семки принялся дурашливо морщить и разглаживать лоб и потом тихо спросил: — А что это твой Адъютант стал еще нахальней? И важничает все. Раньше был тише воды, ниже травы…

— А ты у него спроси.

— Как же я спрошу? Ты ведь знаешь… Слушай, — вдруг быстро заговорил Витька, — я давно хотел поговорить с тобой… Может… Может, это глупо, что мы так долго с ним в ссоре… Даже во двор иногда приходить не хочется… Он тогда неправильно меня стукнул… Ну за что? Я и сейчас скажу: лучше продавать на рынке и пляже шкатулки, чем уворованную в колхозе камбалу! Но я ведь не зловредный…

— Ну и что? — спросил Феликс.

— А то, что, может, мне первому к нему подойти? Я ведь не злопамятный, камень на него за пазухой не держу. И поймать его на рынке могут, неприятности будут… А? Как ты считаешь?

Такого оборота дела Феликс не ожидал. Он как-то привык уже к тому, что внутри их компании живет этот маленький раздор, который не только не мешает их дружбе, но даже вроде бы еще сильней сплачивает их… Смешно, но это было так. Почему? Да потому, что их нелепая вражда вносила живость, а подчас и веселье в их жизнь, разнообразила ее, заставляла мальчишек оттачивать свой ум и все время что-то изобретать. А что касается рыбы — от трех-четырех килограммов колхоз не обеднеет, и наказывать за это не будут…

— Как я считаю? — медленно спросил Феликс, лихорадочно думая, что ему ответить. — Ну, если тебе плевать, что Захар при всех ни за что съездил тебя по физиономии и обозвал собачьим дерьмом — можешь подойти и помириться с ним… Твое дело.

— А как бы ты? — не отставал Витька, и по тому, как сразу собралось, посерьезнело его худое, но добродушное, с ямочками на щеках лицо, Феликс понял, что для него это очень важный вопрос.

— Не знаю. Я-то лично уважаю в людях гордость и принципиальность, но если ты…

— Так, может, мне подраться с ним? — глухо спросил Витька. — Могу. Думаешь, не могу?

— Раньше надо было… Да и не справишься ты с ним… Он орешек — будь здоров!

— Это я-то? — закипятился Витька. — Я знаю несколько приемов самбо — Андрюха научил, я схвачу его за руку вот так, — он взялся за руку Феликса, — потом подставлю ногу вот так и молниеносно перекину его через себя вот так… — тут Феликс вывернулся из Витькиных рук, завел за него ногу, толкнул локтем в грудь, и Витька мгновенно очутился на земле, а узел с завернутыми в ковбойку вещами отскочил в сторону.

— Так ты будешь расправляться с Захаром? — Феликс тут же поднял его за руку.

Витька перевел дух:

— Сравнил себя с ним!..

Смеркалось. Во дворе под уютным светом фонаря за столиком галдели доминошники. Аркашиного отца здесь не увидишь, но Захаркиного — всегда. И Артемова. Что им еще делать? У ножек столика стояли две пустые бутылки. От стука костей, от смеха и споров звенело в ушах… Феликс сплюнул, быстро прошел с Витькой мимо столика и заметил привалившуюся к столбу с фонарем фигуру Артема: игроки, видно, еще не принимали его в свой круг, но и не гнали.

Феликс с Витькой вышли на Центральную улицу. Мимо них со стороны моря пробежали Дима с Ваней — волосы у Димы были влажные, а Ванин кочан уже успел просохнуть.

— Ну, топай, — Феликс протянул Витьке руку. — Пока.

— Всего! Постараюсь завтра прийти — очень хочется… А за это — спасибо! — Витька крепко пожал ему руку и скрылся в сумерках.

Феликс пошел по тротуару, подальше от стука и смеха доминошников. Вот и Анина калитка. Он открыл задвижку и сделал несколько шагов в темноту черешен и яблонь, в аромат цветов, постоял, посмотрел на светлые окна и вышел на улицу.

Вечер был хорош — свежо, небо все в звездах, вдали, в летнем театре, играет музыка — гастролируют артисты из Ленинграда, промчалась открытая экскурсионная машина и, пересчитывая фарами платаны и кипарисы, унесла во тьму песню, и вдруг Феликсу стало тоскливо…

Он медленно шел и ни о чем не думал. И чувствовал свое твердое загорелое тело, натренированное греблей, плаваньем, турником.

Впереди, ближе к своему дому, Феликс вдруг услышал в полной темноте веселые крики, возню и смех. Смех был нехороший, и веселье — злое.

Феликс побежал вперед и увидел, как несколько мальчишек насели на кого-то почти невидимого, пригнутого к самой земле. Один верхом сидел на нем, другой пинал ногой в зад. Остальные стояли рядом и похохатывали.

— Чего вам надо? Уйдите!.. — услышал Феликс придушенный голос Аркаши и бросился к мальчишкам. Ударом кулака сбросил сидевшего верхом и узнал Ильку, известного в городе шалопая и драчуна, отшвырнул того, что пинал ногой в зад Аркашу, расшвырял остальных; и пока те, застигнутые врасплох, собирались с силами, схватил Аркашу за руку и побежал по ступенькам вверх, в свой двор.