Николай Егоров - Утреннее море

— Нельзя. Да и не засну.

— А ты поцелуй меня — поможет.

Бархатно-темные глаза ее весело сверкнули:

— А вдвоем прогуляться под дождичком, по лесочку не хочешь?

— Хочу. Но сыро там. И холодно.

— Да, неуютно.

Она коснулась губами уголка его рта, щекотно тронула лоб. Он услыхал ни на какой другой не похожий запах ее тела, закрыл глаза и покорно подчинился сну.

Чудилось, что солнечный свет не только вливается в окно и застекленную дверь, но и проникает сквозь белые-белые стены. На своей кровати в одних трусах сидел Олег, смотрел на Виля виноватыми глазами. Из порозовевшего и припухшего носа, видно, текло — рука со скомканным платком то и дело тянулась к ноздрям. Глаза слезились.

— Простите, Виль Юрьевич, — гнусаво произнес Олег. — Из-за меня вы…

— Из-за себя я… Можешь представить, что кого-то надо выручить, а я остерегаюсь, берегу свою драгоценную жизнь?

— Не представляю! Чтобы вы…

— Вот же!.. И на моем месте — как бы ты поступил?

— Как вы…

— Видишь!.. Понятие чести живо не словами, а делами. Значит, я из-за себя… Ляг, тебе тепло нужно.

Он послушно лег, натянул на себя одеяло — одни глаза торчат.

— А мне ты можешь сказать, чего ради понесло тебя на тот луг? Интересно ведь!.. Не из прихоти решился ты на такое?

— Очень надо было, очень!.. За цветком эдельвейса полез.

— Понимаю… Кабы сам сообразил, поступил бы, как ты…

Доктора, молодого бородатого мужчину с комплекцией штангиста, сопровождали Антарян и Геракл Кузьмич.

Виль так пристально оглядывал плечо и руку Геракла Кузьмича — действуют? и как? — что тот должен был объяснить:

— Ты скользнул по скале и маленько погасил скорость. И меня долбанул по касательной, срикошетил, так сказать. Плечо и рука контужены, однако подчиняются, а подвигаю поосновательней, разогрею, так и забываю, что болят… Не бери в голову — нервные хужей выздоравливают.

Доктор посмотрел в глаза Виля, измерил пульс и отошел к Олегу, выстукал и выслушал грудь, сказал своим спутникам:

— Ничто — из ряда вон — не угрожает. Получше есть, побольше спать. Ждать и верить.

— Первый вариант, таким образом, принимается, — заключил Антарян и объяснил Вилю: — Поход к Перевалу состоится. С вами тут останется Пирошка Остаповна. Вместо нее вызвался пойти доктор, а вместо тебя — Геракл Кузьмич… Не скучай, вернемся, так обо всем расскажу, точно ты сам побывал на Перевале!

Почти бесшумно отворилась дверь. Лидия-Лидуся пришла — готовая к походу, с рюкзаком за спиной. Она так зыркнула глазами, что Олег отвернулся к стене, накрылся с головой.

Виль подозвал ее, шепнул в ухо:

— Чего ты так? Больных принято жалеть. А он захворал, пытаясь эдельвейс достать! Тебе в подарок! Жизнью рисковал парень!

— Он и вашей жизнью рисковал! — Щеки ее полыхали, глаза довольно жмурились, а голос был тих и гневен. — Вами!.. Вами!

С последними словами она резко переменилась, изрядно смутив Виля, — слезы блеснули в глазах, зазвучали в голосе. Всхлипнула и, уже отойдя к двери, спросила:

— Что Вам принести с Перевала? На память!

— Если поблизости от перевала растут эдельвейсы, сорви парочку. По одному — ему и мне. И не на память — не расстаемся ведь, не прощаемся…

Ближе к полудню приехал Капитоныч — сумел пробиться на собственном «жигуленке». Сказал, что гроза и до лагеря докатилась, понятно, заволновались — что с теми, кто в горах?

— Медицина, — он обратился к Пирошке. — На перевал кто-нибудь хворый не потащился?

— Всех, в ком не были уверены, оставили разбирать палатки и готовить обед.

— А эти двое транспортабельны? Могу забрать с собой?

— Чернова увозите. А Вилю Юрьевичу лучше вернуться в лагерь автобусом — в лежачем положении.

— С медициной спорить не полагается, а? — Капитонов глянул на Виля, потом на Олега. — Как дышишь, хлопец?

— Носом, — в нос сказал Олег.

— Это я слышу!.. А в горле не свербит, в груди не отдает?

— Не свербит, не отдает…

— Тогда собирайся. Едем!

С той минуты, как начальник лагеря вошел в палату, Виль ждал: чем обернется эта первая встреча для Олега?

Случись что с парнем, Капитонов поплатился бы первым — вплоть до суда и решетки. А вечный камень, который лег бы на душу — не уберег юную жизнь! А мысли о горе матери, которой не вернули сына? Никогда они не перестали бы жечь Капитонова, случись что с парнем. Начальник лагеря за все отвечает в первую очередь и в первую очередь имеет право на спрос с любого, кто ему доверен. И то, что Капитонову угрожало, со счетов не сбросишь, оно должно ведь сказаться на его отношении к Олегу? Должно, еще как должно!.. Да не сбросишь со счетов и мудрость и своеобычность характера и взглядов этого немолодого уже человека. Интересно и поучительно увидеть, как станет он сводить концы с концами в этой истории? Тем более что все он знает из докладов тех, кто был здесь, значит, из докладов, содержащих не только факты, но и их личное понимание и толкование. Чего стоит одно то, что могла наговорить начальнику лагеря старшая вожатая!

Капитонов проверил экипировку Олега и пообещал Пирошке:

— Позабочусь, медицина, чтоб в дороге не добавить ему простуды: поедем с ветерком, но при наглухо закрытых окнах. — И обратился к Олегу: — Понял? Тогда — вперед!

И вот — остались вдвоем!..

— Пирошка, сядь возле меня.

Она придвинула стул, села.

— Нет, как ночью…

— Зачем?

— Теперь… я тебя поцелую.

Долго не сводила с него черных, усталых, как бы остывших глаз.

— Зачем?

Поправила на нем одеяло, провела ладошкой по лицу, со лба к подбородку, точно прощалась.

— Зачем я тебе?

— А я тебе не нужен?

— Мало ли что мне нужно? И мало ли что требует — обойдись!.. Ну, к слову, я старше тебя…

— На полтора года-то! Такая уж разница!

— Я старше тебя на полтора года и на всю свою неудачливую жизнь, на всю свою нескладную любовь… Этой разницы я боюсь больше всего.

— Неужто надежды твои слабей минувшего страха?

— Она хлебнула горького, моя надежда. Горького и постыдного. А как я верила деду своему Миклошу!

— Разве он утверждал, что счастье привалит с первой попытки?

— Не утверждал. А я уже стала мнительной. Как заболела… Ну, зачем я тебе, зачем?

Он выкрикнул в отчаянии:

— Мне ты нужна, как никому на свете! Как никто!

— Не говори эти слова, не надо! — Она всхлипнула. — Прости, ты не виноват, что ничего не знаешь о вещах, которые не удается мне забыть… — Опустила голову, нащупала сквозь одеяло руку Виля: — Тебе не больно?

— Нет-нет!

— Тебе покой нужен. Я лучше пойду…

— Нет-нет! Говори, все говори!.. Я не больной. Я всего-навсего травмированный. И ничто — из ряда вон — мне не угрожает… Говори!

— Только не перебивай, не останавливай… Скажу!