Алексей Мусатов - На семи ветрах

— Идите за мной! Держите дистанцию. В сторону не забирать! — приказала Таня, хотя из-за тумана совсем не видела тропки и шла почти наугад.

— Зря ты это, Федька, — с досадой сказал Саша. — Хорохоришься, как петух…

— А кричать на меня можно? А про отца так можно?

Мальчишки с трудом различали в тумане Танин силуэт.

Но что это? Таня почему-то забирает вправо, к кустам ольшаника у противоположного берега реки, где незамерзающая полынья… А Таня, наверное, не знает о ней.

— Влево бери, влево! — в один голос закричали Саша с Федей, бросаясь вперёд.

Но было поздно. Таня заметила тёмный круг полыньи, когда лёд под ней уже треснул. Вскрикнув, она свалилась в воду. Судорожно схватилась за ледяную кромку, но лёд обломился.

Ледяная вода обожгла её тело, дыхание перехватило.

К краю полыньи подполз Саша, за ним Федя и Улька. Они протянули девочке руки и помогли выбраться на лёд.

— Зачем ты вправо пошла? Мы же кричали тебе… — растерянно забормотал Саша.

— Ты не стой, зазябнешь, — посоветовала Настя. — Бежать надо.

— Да, да! Я побегу… — согласилась Таня, стуча зубами.

Девочки привели Таню домой, растёрли её водкой, заставили проглотить две таблетки аспирина и, закутав в одеяло, уложили в постель.

Дима предложил немедленно сбегать за доктором.

— Да ни к чему вроде, — остановила его бабушка Фёкла. — Я вот Таню ещё горячим чаем с малиной да мёдом напою… К утру всё как рукой снимет.

— А всё это Федькины штучки, — вполголоса заговорил Дима, обращаясь к Насте и Любе. — Сунул Таню в полынью, устроил ей ледяную купель… Да что он, Федька, с цепи сорвался?..

— Никто её никуда не совал! — вырвалось у Насти. — Сама виновата… Распоряжаться вызвалась, командовать. Как она на Федю-то кричала… Словно сам председатель Фонарёв.

— Подумаешь, покричала! — хмыкнул Дима, — А всё равно надо Стрешнева проучить как следует. — Он обернулся к Любе Коньковой. — Ты вот что, вызови-ка его завтра на комитет комсомола. Если надо, я первым свидетелем выступлю.

— И мы выступим, — упрямо заявила Настя. — Не только тебя слушать будут.

— Да тихо вы! — шикнула бабушка Фёкла. — Идите-ка по домам, дайте покой Татьяне.

На другой день, вернувшись из района и узнав от Димки о случившемся, Кузьма Егорович заявил, что этого он так не оставит и сегодня же потребует от Звягинцева, чтобы тот защитил его дочь.

Таня вспомнила вчерашний случай на реке, спор с Федей, свой властный, начальнический тон, вспомнила разговор Димы, Насти и Любы о комсомольском комитете. На что она будет жаловаться?

— Не надо, папа, — остановила Таня отца. — Никто не виноват, просто мы поспорили. А насчёт полыньи меня предупреждали, только я не послушалась…

— Ну и ну, — покачал головой Кузьма Егорович. — Что ж это за споры такие, коль ты чуть воспаление лёгких не подхватила?

Потом Таня спросила отца, что это за разговоры насчёт минеральных удобрений в Епишкином овраге.

— Какие удобрения? Кто говорит? — всполошился Кузьма Егорович. — Уж не Федька ли Стрешнев?

— Он, — призналась Таня. — И всё на Клепиковых ссылается да ещё на Парамона Канавина.

— Вот же втемяшилось парню в голову… Я ведь ему толком объяснил: остатки это, остатки. Вашей же школьной бригаде пойдут.

— А почему наш колхоз навозом торгует?

— Ох, дочка, — с досадой отмахнулся Кузьма Егорович. — Поменьше бы ты всякие разговоры слушала, особливо этого молодого Стрешнева. Сама знаешь, какие у него папаша с мамашей.

Разговор с отцом на этом кончился, но Тане стало тревожно и беспокойно. Мысли вереницей проносились в голове.

И почему отец и Стрешневы не понимают друг друга? Разве отец плохой хозяин, мало делает для колхоза? Он ведь старается, не жалеет сил, все задания и планы выполняет в срок. В районе ценят его, хвалят за усердие, ставят в пример другим колхозам. Но почему отец так недоверчив и подозрителен к людям, почему ему кажется, что против него что-то замышляют, подкапываются, плетут интриги?

Правда, колхозники не очень лестно отзывались об отце, говорили, что он ведёт себя как в своей вотчине, ни с кем не считается, любит командовать. Но Таня как-то не очень прислушивалась к этим разговорам, считая, что люди просто не понимают отца, не ценят его стараний.

И ещё Таня стала замечать, что люди сторонились отца, старались реже попадаться ему на глаза. Они почти никогда не заходили к Фонарёвым домой, чтобы побеседовать с отцом просто так, а только являлись к нему по вызову, чтобы получить какое-нибудь задание или очередной разнос, «баньку с паром», как говорили в деревне. Да и сами колхозники не приглашали председателя к себе на семейные праздники.

— Как в крепости живём, за семью замками, — жаловалась порой бабушка Фёкла. — Никто к нам не зайдёт, никто не заедет. А ведь как раньше было… Народу в избе всегда полно… И с бедой к отцу идут, и с радостью, и за советом. И Кузьма всех примет, выслушает, в дело вникнет. Ну и без отца в деревне тоже не обходились. Как у кого день рождения или свадьба — он первый гость.

— А почему теперь всё иначе? — спрашивала Таня.

— Кто ж его ведает? Поважнел наш Кузьма Егорович, загордился… Его в колхозе теперь за глаза только и зовут «сам». «Сам решил», «сам распорядился», «сам требует».

Неспокойно было на душе и у Кузьмы Егоровича. Что стало с дочерью? Почему она чуть ли не каждый день задаёт ему всё новые и новые вопросы? То спрашивает, зачем в Родниках запахали все клевера, то — почему обрезали у колхозников приусадебные участки, то — почему в конторе работает так много отцовых приятелей и родственников?..

А как на всё это отвечать? Да и нужно ли дочери знать обо всём истинную правду? Вот хотя бы насчёт удобрений. Осенью Кузьме Егоровичу требовалось срочно представить в район сводку, что суперфосфат запахан в землю полной нормой и в срок. Но на это в Родниках не хватало ни времени, ни транспорта. Отставать же от других колхозов Фонарёв никак не хотел. Как это он вдруг отрапортует позже всех? Нет, это невозможно!

И тогда Кузьма Егорович приказал шофёру Клепикову: «Сыпь удобрение в овраг, потом разберёмся!»

Дело было сделано, рапорт в район отправлен раньше других колхозов, и об этом даже написали в газете. И вот надо же — всё это может выплыть наружу!

«Глазастый народ эти школьники, — с досадой поморщился Фонарёв. — Ещё разболтают теперь, слухи пойдут по колхозу…»

Вечером он вызвал в правление колхоза Семёна Клепикова и спросил, с кем тот сваливал в овраг суперфосфат.

Клепиков ответил, что грузчиками у него работали двое парней, которые сейчас в армии, а ещё ему помогали его сын Димка да Парамон Канавин с матерью.