Алексей Мусатов - На семи ветрах

И Дима старался.

— Ну как, сварганим заметочку? — допытывался он сейчас. — Мы без всякой похвальбы… Напишем, как оно есть на самом деле. Ты, как бригадир, подкинь мне материальчик, а я оформлю. И подпишемся вместе.

— Нет уж, уволь, — отказалась Таня. — Хватит мне и одного рапорта на слёте…

Она не успела договорить, как в дом вошли девчата. С ними была и бабушка Фёкла.

— Там ферму открывают, — сообщила Люба Конькова. — Надо срочно утят по домам собирать.

Бабушка отвела Таню в сторону:

— Девчата сказывали, что они тебя за старшую в звене прочат. Так ты как — надумала или нет?

— Да, да… был такой разговор, — растерянно кивнула Таня. — Только я…

— Ну, думай, думай… А утята к тому времени уже взрослыми утками станут. — Отвернувшись, бабушка взяла корзину и принялась укладывать в неё утят.

— Давай, Таня, приступай, — сказала Люба. — Сегодня нам на дежурство выходить.

Таня бросилась помогать бабушке. Потом, кинув беглый взгляд на Клепикова, усмехнулась:

— К нам ещё Димка в звено просится. Он даже стихи сочинил. Попросим прочесть!

Но Дима, прихватив стихи, поспешил выскользнуть за дверь.

Зимние каникулы пролетели как один день. В школе начались обычные занятия.

Вновь через каждые сорок пять минут звонок возвещал начало и конец уроков. Вновь на переменках гулко гудели от сотен ребячьих ног отшлифованные чугунные лестницы, коридоры наполнялись криками, смехом, а кто из школьников был порезвее, неизменно выскакивал на школьный двор и успевал провести стремительный поединок в снежки.

В первую же перемену комсомольцы вывесили стенгазету. Называлась она «На третьей скорости». Художники на этот раз явно не пожалели ни красок, ни туши, и газета получилась яркой, нарядной, многоцветной.

Каждому, кто подходил к ней, бросался в глаза рисунок глянцево-чёрного пианино, наделённого фантазией художника маленькими ручками и ножками и большой головой с беззубым, старческим ртом.

Под рисунком стояла надпись: «Хочу домой» — и дальше шёл фельетон, в котором от лица старого пианино рассказывалось, как оно из городской квартиры попало в родниковскую школу и здесь, к своему огорчению, узнало, что никакого подарка ребята ещё не заслужили.

Затем следовала немногословная заметка «Каким должен быть рапорт Тани Фонарёвой на слёте», в которой высказывалось немало критических замечаний о работе школьной бригады.

В заключение газета обращалась к директору школы и председателю колхоза с вопросами: когда в родниковской школе будет настоящая ученическая бригада, получат ли ребята своё поле и будут ли они работать на машинах?

В первую же перемену у стенгазеты собралась толпа школьников. Они читали фельетон, острые заметки и радовались смелому, откровенному разговору.

В следующую перемену у газеты открылся чуть ли не митинг.

— Вот это выдали газетку, размахнулись! — переговаривались старшеклассники.

— Правильно написано. Давно бы о школьной бригаде надо поговорить.

В конце третьего урока, выглянув из учительской, Варвара Степановна заметила у стенгазеты Любу Конькову. Она неловко топталась на месте и беспокойно оглядывалась по сторонам.

Потом потрогала гвоздики, которыми была прибита газета, вздохнула, покачала головой и вдруг, махнув рукой, направилась в кабинет директора.

Варвара Степановна прошла следом и услышала сдавленный голос Любы:

— Не могу, Алексей Маркович. Не буду снимать!

— То есть как не можешь? — удивился Звягинцев. — Вы же, комсомол, ответственные за всю школьную печать — и вдруг такое допустили! Ты лично содержание газеты проверяла?

— Не только проверяла, но и сама написала одну заметку. И вообще это голос ребят…

— Вот как! — ухмыльнулся Звягинцев. — Да ты вчитайся, что в стенгазете написано. Ребята ошельмовали Танин рапорт, высмеивают колхозный подарок… Так что иди и снимай без разговоров. И вызови ко мне членов редколлегии.

Люба вспыхнула и растерянно оглянулась на Варвару Степановну. Та чуть приметно улыбнулась девушке и подошла к Звягинцеву:

— Зачем же Любу неволить… Давайте лучше я сниму эту крамольную газету.

— Вы?.. — Звягинцев недоверчиво покосился на учительницу. — Ну что ж, пожалуйста… Имеете право.

— Только с одним условием, — усмехнулась Варвара Степановна. — Непременно покажем эту газету на ближайшем родительском собрании и зачитаем ребячьи статьи.

Звягинцев поднялся из-за стола:

— Вы что, смеётесь? Шутки шутите?

— Зачем шутки? В газете написана сущая правда. — Учительница кивнула Любе и, дождавшись, когда та вышла из кабинета, продолжала: — Я на днях присутствовала на комсомольском комитете. Ребята откровенно говорили, что они думают о производственном обучении, и высказывались смело, по-деловому, ни за кого не прячась. И написали обо всём в газете. А этому только радоваться надо. Вот давайте и выложим всё это родителям, посоветуемся с ними.

— Ну знаете, Варвара Степановна, — не скрывая раздражения, заговорил Звягинцев, отыскивая в своём огромном портфеле какую-то бумажку. — Этого я от вас не ожидал. Только что заняли пост завуча по производственному обучению и начинаете всё сокрушать, перестраивать. К чему это? Наши школьные планы давно согласованы с колхозом, одобрены в роно.

— Но надо же и со школьниками считаться: чтобы они смысл в работе видели, увлеклись ею. Смотрите, как они сейчас за утят взялись, за ремонт машин, за сбор удобрений….

Варвара Степановна с невольной улыбкой покосилась на директорский портфель. Похожий на растянутую гармошку, перетянутый толстыми ремнями, он был огромен, вместителен, и школьники в шутку называли его «камерой хранения». В нём свободно помещались и ребячьи тетради, и книги, а когда нужно было, и продукты из магазина.

Директор закрыл портфель и взглянул на ручные часы.

— Спешите, Алексей Маркович?

Звягинцев сказал, что ему срочно надо повидать председателя колхоза и поторопить его с вывозкой дров для школы.

— Кстати, напомните Фонарёву о решении правления, — заметила Варвара Степановна. — Пора уже школьной бригаде земельный участок выделить. Ребятам надо к весне готовиться. И требуйте не менее ста гектаров, чтобы бригаде было где развернуться.

— Многовато, пожалуй, — возразил Звягинцев. — Да и вот ещё что…

Он заглянул в настольный блокнот и заговорил о том, что ему очень не нравится, что вожаком звена механизаторов заделался Федя Стрешнев. Этот ученик совсем отбился от рук, на него то и дело сыплются жалобы. А на днях он завёл Таню Фонарёву в ледяную полынью.