Спиридон Вангели - Приключения Гугуцэ

Гугуцэ вертелся около велосипеда, объяснял маме всё до мелочей с таким видом, точно был по меньшей мере авиаконструктором. Мама слушать-то слушала, а сама всё поглядывала в сторону сарая. Дождалась, пока ласточка улетела, и только тогда села на велосипед.

Но как ни старалась мама, а всё падала на голую землю. Гугуцэ перетаскивал туда какой-нибудь половик, бежал за велосипедом с подушкой в руках. А мама уже падала то на грядку с луком, то в корытце, но даже не охала. Встанет — и опять на велосипед.

Отец, вернувшись, не мог въехать во двор. Грузовик пришлось оставить у ворот. Отцу понравилась новая проделка Гугуцэ — плохо ли, если ещё один человек в семье научится водить машину, для начала хотя бы двухколёсную.

И вот папа надел передник, сам себе приготовил ужин, сам и приятного аппетита себе пожелал, потому что мать не слезала с велосипеда.

Соседка, словно наседка, всё время сидела за курятником. Как же удивилась мама, услышав, сколько раз она падала с велосипеда и в каком именно месте.

— Твоё счастье, кума, что ты в брюках была. А велосипед — вещь отменная. Не отстану от Захарии, пока и мне не купит.

Собака у Гугуцэ большая, лохматая, а толку от неё мало. Ей и глаза-то хотя бы раз в неделю лень открыть, не то что лаять. Вот лай потихоньку в ней и накапливается.

Как только Гугуцэ заметил, что во дворе поспевает черешня, он приобрёл маленькую собачонку, чтобы она была будильником для большой собаки. Малейший шорох среди ночи, и собачонка давай тявкать, пока большую не разбудит. А уж если большая залает, то как из пушки выстрелит. Всё кругом затихает, в окнах у соседей зажигается свет, и деду Никите с Тоадером Путинэ (всё равно больше не уснёшь) приходится сторожить черешни Гугуцэ.

А утром отец Гугуцэ, поглаживая большую собаку, перед ними же хвалится, что теперь-то к нему в сад никто не заберётся.

И так — каждую ночь. Лает собака. Вспыхивает свет в окнах у соседей…

В общем, когда черешня у Гугуцэ наконец сошла, дед Никита на радостях явился к Тоадеру Путинэ с кувшином вина.

Но не прошло и двух недель, как большая собака опять соседей перебудила. Опять дед Никита с Тоадером Путинэ караулили всю ночь, только не знали что. А на рассвете выяснилось: у Гугуцэ абрикосы поспевают.

В четверг собака подняла среди ночи самого председателя колхоза, а утром в пятницу председатель объявил, что Гугуцэ и есть тот парень, без которого колхозу никак не обойтись: кому же, как не ему, караулить самый дальний виноградник?

— Я пошёл, мама, — сказал Гугуцэ и кликнул собак.

— Хоть соседи-то, горемыки, дух переведут, — сказала мама. — Надо же! С тех пор, как ты привёл к нам эту маленькую негодницу, они, бедняги, на работу ходят с красными глазами да ещё с подушками под мышкой.

В то же утро колхоз соорудил для Гугуцэ шалаш и назначил мальчика дневным сторожем, а его собакам надо было и ночью дежурить на винограднике.

Чуть стемнеет, и вместо Гугуцэ появлялся ночной сторож, прятал ружьё, чтобы ни одна душа не могла его украсть, назначал большую собаку своим заместителем и здоровался с подушкой.

Большой собаке только того и надо. Кладёт голову на бугорок (она его ещё днём для себя высмотрела) и тоже засыпает, лаю набирается.

Зато собачонке нет покоя: в одно ухо трещат сверчки, в другое храпит сторож. Среди ночи показывается из-за холма половинка луны. А где ж другая? Караул! Украли! Тяв-тяв-тяв!

— Ррр-гав! — бухала из пушки большая собака так, что в деревне было слышно.

— Вставай, кум! Беда! — стучал Тоадер Путинэ в окно деду Никите. — Большая залаяла!

Телогрейка на плечи, и дед Никита вместе с соседом мчится к винограднику.

— Стой! Стрелять буду! — орал спросонья ночной сторож. (Большая собака и его разбудила.)

Он кидался искать ружьё и пока находил, так уставал, что опять заваливался спать. Большая собака тоже спешила лечь, чтобы не остыл бугорок. Собачонка и та засыпала. А Тоадер Путинэ с дедом Никитой делать нечего! — стерегли виноградник от воров всю оставшуюся ночь.

Утром Гугуцэ приносил соседям тяпки, еду и две подушки. Ночной сторож гордо шествовал в село: пока он на посту, за виноград бояться нечего.

А днём стоит кому-нибудь пройти по дороге, как тут же три раза тявкнет собачонка, один раз выпалит из пушки большая собака и словно из-под земли вырастет Гугуцэ с ружьём в руках.

— Ай-ай-ай, дедушка! Что ж ты не ешь виноград? Он ведь поспел. Не видишь, что ли?

— Прости, Гугуцэ! Сию же минуту отведаю.

— Так и быть, прощаю. Но зимой, как только услышишь колокол, сразу иди на Мельничный холм.

— Договорились, Гугуцэ, — и прохожий ел виноград сколько мог.

Были и такие, кто боялся, нет ли тут хитрости.

— Сбегаю-ка я за очками, а то сослепу зелёную ягоду проглотишь, говорил хитрец и больше не показывался на той дороге.

Если же мимо виноградника проходила женщина, то Гугуцэ не забывал дать ей ещё одну гроздь винограда, чтобы домой отнесла.

— А что зимой? — спрашивали люди друг у друга. — Колокол зря не звонит. Уж не потребует ли Гугуцэ, чтобы мы построили на холме ветряную мельницу, а то ведь от неё одно имя осталось.

Ещё листья с деревьев не упали, а дети стали прятаться в сараях и тайком от старших что-то мастерить. Войдут в сарай двое, один отцовский тулуп напялит, другой мерку снимет, и тюк-тюк топоры до позднего вечера.

Когда выпал первый снег, Гугуцэ стал ходить из сарая в сарай, проверять, как дело движется.

Снег всё шёл и шёл. И вот однажды в воскресенье, на самой заре, когда над домами заклубились первые дымки, всё село услышало колокольный звон. Колокол звонил долго-долго, словно стосковался по людям, звонил до тех пор, пока всё село от мала до велика не потянулось на Мельничный холм.

На холме стоял и ждал Гугуцэ с тремястами и ещё тремя новёхонькими санками.

— Батюшки! — одна женщина даже в снег упала. — Никак, нас в другое село перевозят?

— Люди добрые! — начал Гугуцэ, снял шапку и произнёс речь, очень короткую, чтобы уши не успели замёрзнуть. — Кто летом отведал винограду, пусть за это сейчас прокатится на санках, — и поскорее надел шапку.

Посмотрели люди друг на друга: усы, бороды, тулупы, длинные шали, — всё это мешает кататься на саночках.

— Гору слишком крутую выбрал! — сказал кто-то.

— Утопить меня хочешь в речке за гроздь винограда? — накинулась на мальчика какая-то женщина.

— Пусть лучше дети покатаются, — поднял воротник директор школы (и он летом отведал винограда у Гугуцэ). — А мы будем для них саночки возить.

Но тут из толпы выступил Тоадер Путинэ:

— Никита, ты здесь?

— Тут я, кум!

— Давай уж и это дело сделаем! — нахлобучил Путинэ шапку и сел с дедом Никитой в санки.