Вацлав Чтвртек - О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке

— Отдавай карпа назад!

От их крика под арками галереи, окружавшей городскую площадь, стоял страшный гул.

А Циписек меж тем дошёл до лесного озера, где хозяйничал водяной Ольховничек.

Водяной как раз сидел на своей вербе и уже издалека закричал Циписеку:

— Ты небось румцайсовский! Ну весь в папу, живой портрет!

А Циписек на это:

— А ты кто?

— Не узнаёшь водяного? — удивился Ольховничек.

— Как я узнаю водяного, если я никогда ещё не видел даже озера!

— А озеро вот оно, — показал Ольховничек, обошёл вокруг камышей и снова забрался на вербу и уселся там с грустным видом.

Циписек, глядя на него, покачал головой:

— Отчего ты такой невесёлый?

— Потому что я ничего, кроме озера, в жизни не видел, — вздохнул Ольховничек. — Сижу тут на вербе и смотрю на воду.

— Что ж ты нигде не бываешь? — поинтересовался Циписек.

— Если сюртучок мой высохнет, мне конец, — объяснил Ольховничек.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, он перекувырнулся через голову, превратился в карпа и начал плавать и нырять в озере.

Циписек хлопнул сосновой шляпой о колено и говорит:

— Я придумал, как сделать, пойдём со мной, повидаешь свет.

Зачерпнул он полную шляпу воды из пруда, посадил в неё Ольховничка, обернувшегося карпом, и пошёл с ним по дороге. Они смотрели вокруг и дивились. Водяной — что телеги ездят без вёсел, что у козы нет плавников, а собака лает одинаково — как возле озера, так и у дома. Циписека и подавно всё удивляло. Наконец Ольховничек говорит:

— А теперь пошли в Ичин.

Пошли они, откуда слышали бой башенных часов, и вышли прямо на базарную площадь. Рыбник Котя всё ещё ругался, приставал к Гамишеку и напоследок пригрозил: Не вернёшь мне карпа — высекут тебя розгами!

Румцайс, стоявший чуть поодаль, услыхал это и сказал:

— Если ты, Котя, не уймёшься, я всажу в тебя желудёвый заряд из пистолета, в то место, на котором сидишь!

Тут подходит к ним со шляпой в руках Циписек, а в шляпе плещется карп. Плавники — как два веера, хвост развевается знаменем, не карп — красавец.

Рыбник Котя — цап его и держит, а глазами на Румцайса, Гамишека и Циписека мечет молнии.

— Не знаю, как вы меж собой столковались, мошенники, только это тот самый мой карп. Я его взял и не отпущу.

Помчался он с карпом прямо к княжескому пруду и пустил его в воду. Сказывают, карп высунул морду из воды и говорит Коте:

— Зайди завтра к князю, он тебя похвалит.

Сказывают ещё, что этот карп ночью увёл всю рыбу из княжеского пруда в речку Цидлину.

И последнее, что сказывают, так это, что рыбник Котя наслаждался княжеской похвалой в ичинской каталажке целых четыре недели.

Когда Циписек подрос, он захотел пойти повидать свет. Маня только вздохнула — сынок такой непоседа:

— Смотри, пусть тебе повезёт на службе у людей.

И Циписек отправился. Он обошёл стороной ичинский замок, и тут его окликнули со двора бургомистра, мол, им как раз нужен такой мальчик — носить за бургомистром шляпу и трость.

— Что ж, пойду к вам служить, — согласился Циписек, подумав про себя, что с бургомистром он везде побывает и многое узнает.

Но ичинский бургомистр Гумпал целыми днями сидел в кресле и смотрел на лиловый камушек на цепочке от часов, что висела у него на животе. Наглядевшись досыта, он вынимал из кармашка жилетки часы. На циферблате часов красовался алый тюльпан, а если нажать пружинку, часы играли песенку. Часовщик Семерад из мастерской у башенных ворот не раз говорил, что такие часы он ни за какие деньги не взялся бы чинить.

Вот уже третья неделя, как Циписек стоял за креслом бургомистра Гумпала. Бургомистр смотрел на лиловый камень, нажимал пружинку и слушал, как играют часы. При этом он охал от натуги и приговаривал:

— До чего же я устал!

В один прекрасный день бургомистр за обедом объелся пирогами с маком и заснул посреди песенки. Тут крышка у часов отскочила, из них вышел крошечный человечек и звенящим голоском пожаловался:

— Вот наказанье-то — без конца играть этому бездельнику! Пройдусь-ка я немного, руки-ноги расправлю, а то затекли.

И человечек из часов стал разгуливать по жилету бургомистра. Вдруг из сеней как дунуло сквозняком, подхватило человечка и унесло.

У Циписека от страха сначала ноги словно в пол вросли, потом он бросился искать человечка из часов по всей горнице, да не нашёл.

Заскрипело кресло. Гумпал проснулся и нажал пружину в часах. А часы не заиграли.

— Это ты их испортил! — набросился бургомистр на Циписека.

— Я не трогал их! — честно признался Циписек. — Это человечек, который в них играет, вышел погулять, а его ветром унесло.

— Рассказывай мне! — махнул рукой бургомистр, и от такого напряжения с него пролился пот на пол.

Прибежала бургомистерша, увидела на полу под бургомистром лужу, рассердилась и прогнала бургомистра во двор. Циписек принёс ему туда трость и шляпу.

— Короче говоря, — зевнул рассерженный Гумпал и поудобнее улёгся под грушевым деревом, — если ты, Циписек, не приведёшь мне человечка из часов, пока я буду спать, куплю дудку, поставлю тебя в угол и ты вместо него будешь играть мне песенку.

Бургомистр заснул, а Циписек стал искать человечка по всему саду, но не нашёл его и не дозвался. В конце концов он сорвал зелёный листик и соком смородины нарисовал на нём несколько знаков. По-разбойничьи это значило:

Я ДОЛЖЕН СТОЯТЬ В УГЛУ У СТАРОСТЫ И ЕЩЁ ИГРАТЬ ЕМУ НА ДУДКЕ.

Кликнул он голубя, тот взял листочек в клюв и полетел с ним в Ржаголецкий лес.

Румцайс прочёл послание и говорит:

— Циписек пишет, что его обижают в Ичине.

Погладил он Маню, чтоб она не расстраивалась, и отправился прямо в город. По пути он узнал от воробьёв, что Циписеку досталось за пропавшего человечка из часов. А Циписек ни в чём не виноват.

— И вот стоит теперь Циписек где-то в углу с дудкой. Для сына разбойника это стыдно и недопустимо, — объяснил Румцайс. — Помогите мне прежде всего найти человечка из часов.

Воробьи искали, искали по-воробьиному, да ничего не нашли. Румцайс встал на цыпочки и громким голосом позвал из Ржагольца быстрых лесных пеночек. Пеночки сразу же нашли человечка. Он стоял перед витриной лавки часовщика Семерада и разглядывал выставленные в ней часы.

Румцайс сдул человечка себе в ладонь и поспешил с ним к бургомистру. Отдал ему человечка и получил за него Циписека.

— Я тебе, бургомистр, кое-что добавлю.

Встал Румцайс потвёрже на ноги, опершись на пятки, набрал побольше воздуха и свистнул разбойничьим свистом.

Из Ржагольца примчались семь шершней, каждый величиной с птицу. Шершней Румцайс запустил старосте в шляпу. С тех пор, как только бургомистра Гумпала одолевала лень, шершни начинали во всю жужжать.