Александр Валевский - Тайны поселка Званцево

— Что же ты хочешь красить? — спросила его Татьяна Сергеевна.

Она посмотрела вокруг себя, словно поискала глазами какой-нибудь предмет, который бы нуждался в окраске, но ничего не нашла. Кругом сверкали лаки и эмали, начиная от флагштока на пионерской линейке и кончая ярко пламеневшими пожарными ведрами на белоснежной стене столового павильона.

— Я, право, не знаю, что тебе предложить… — недоумевающе пожала она плечами. — Впрочем, есть одно дело. Перекрась, пожалуйста, два щита: один для объявлений, а другой для стенгазеты. Они какого-то неприятного коричневого цвета. Сделай их белыми. Кстати, у меня на подоконнике стоит кем-то забытая большая банка гуаши.

— Это не годится, — сказал Митя.

— Почему? — удивилась Татьяна Сергеевна.

— Гуашь не масляная краска, слиняет от непогоды. А белый цвет утомляет зрение. На солнце и вообще в ясную погоду на таком щите ничего не прочитаешь — до боли будет слепить глаза, заплачешь. А потом… и щиты белые и бумага белая — сольется всё.

Татьяна Сергеевна внимательно посмотрела на Митю и одобрительно улыбнулась:

— Я не знала, что ты так разбираешься в этом деле. Ну что ж, хорошо. Я напишу записку завхозу, чтобы он выдал тебе нужные краски и всё, что полагается. А ты крась по своему усмотрению, как находишь нужным. Пока щиты, а там посмотрим…

Сразу же как только горн прозвенел на полдник, Митя вскочил с кровати. Он не спал и нетерпеливо дожидался окончания часа отдыха. Быстро развязав свой рюкзак, он достал небольшой целлофановый мешочек. Сквозь прозрачную оболочку ясно были видны две кисти и маленькая щетка, похожая на сапожную или платяную, но с ручкой.

— Это для чего? Зачем? — заинтересовались ребята. — Неужели привез с собой, в лагерь, а? Потеха! Вот чудак-то! Покажи хоть…

И они, не спрашивая его разрешения, бесцеремонно вытряхнули содержимое мешочка на кровать.

Митя терпеливо дал всем поглядеть и спокойно объяснил:

— Да, привез. Ну и что? Это мне всё папа подарил. Плоская кисть называется «флейц», а которая вроде щетки — «макловица». Для набивки «под торцы». Понятно?

Все удивленно промолчали, и никто ничего не понял. Только Сенька Горохов, который имел въедливую привычку говорить презрительно в нос и прибавлять чуть ли не к каждой фразе «Вот так, понимаешь!», сказал:

— Понятно! Мазила! Вот так, понимаешь!

Митя не обиделся. У него был миролюбивый характер. Да и стоило ли принимать близко к сердцу каждую мелочь? Но когда Митя явился к ужину с большим ультрамариновым пятном под глазом и голубенькими крапинками, которыми были усеяны его высокий лоб и волосы, дежурная по столовой Нюра Быстрова задержала его. А Сенька Горохов, который дежурил с ней на пару, сказал:

— Мазилы не пройдут! Вот так, понимаешь!

Пришлось идти в гараж к шофёру дяде Косте и оттираться ацетоном, а по возвращении в столовую выдержать придирчиво-строгий обзор бдительных контролеров и уже прилепившуюся кличку «мазила».

Но щиты были покрашены. Их поверхность, покрытая ультрамарином, казалась такой гладкой, словно к ней и не прикасалась кисть. По краям шла тонкая белая каемка. К ней очень искусно была пририсована синеватая полоска тени, и потому каемка издали выглядела выпуклой, как багет.

Митя считал эту работу пустяковой, и то, что на нее никто не обратил внимания, нисколько его не удивило. Татьяна Сергеевна, правда, похвалила. Но она всем, кто более или менее добросовестно выполнял ее поручения, говорила: «Молодец!»

Вслед за покраской щитов появились новые задания: надо было освежить эмалью волейбольную судейскую вышку, затем для военной игры потребовалось нарисовать на дощечках полтора десятка опознавательных знаков и покрасить руль у шлюпки. Словом, это была мелкая, поделочная, неинтересная работенка. Она не могла всерьез увлечь такого прирожденного маляра, каким был Митя Кудрявцев. Но Митя был рад и этому. Он красил… Ребята часто видели его в ветхой, застиранной до дыр и вымазанной всеми цветами радуги куцей футболке. Завидев Митю в этой рабочей спецовке, они отдавали салют и задорно кричали: «Привет главному мазиле!»

Слов нет, это была невеселая слава!

В один не очень прекрасный день, когда накрапывал мелкий дождичек, в лагерь неожиданно пожаловал санитарный инспектор. Тщательно осмотрев всё хозяйство, сопровождаемый завхозом и начальником лагеря, инспектор дошел до изолятора. Изолятором служил маленький стандартный павильончик с невысоким потолком и легкими стенами, покрашенными белой масляной краской. В первой комнате стояли три кровати, вторая комната, совсем маленькая, предназначалась для медсестры. Здесь были стол, стул и подобие буфета, где хранились медикаменты. Изолятор пустовал.

Оглядев его, инспектор спросил:

— Почему не произвели ремонт?

— Ремонт производили в прошлом году, — сказал завхоз.

— Всё кругом свежее, чистое, находится, как видите, в полном и образцовом порядке, — поддержал завхоза начальник лагеря.

— Я вижу, — строго прервал его инспектор. — По инструкции полагается производить побелку и окраску каждый год.

— Мы думали, что постольку поскольку… — начал было оправдываться начальник лагеря, но инспектор снова прервал его:

— Вам надо было не думать, а действовать согласно инструкции.

Он достал блокнот, написал в нем крупно «изолятор», поставил рядом большой вопросительный знак и сказал:

— Сегодня объездил половину района. Завтра всё закончу и снова буду у вас. Если к моему приезду изолятор не будет отремонтирован и в нем, к тому же, окажется больной ребенок, то вы понимаете?..

Инспектор молча пожал плечами, словно и сам не знал, что тогда произойдет. Он сунул свой блокнот в карман, сказал: «Желаю здравствовать!» — и отбыл из лагеря.

— Чудное положеньице… — почесал в задумчивости голову начальник лагеря. — Благодарю покорно. Где мы этому формалисту за сутки маляра найдем!

— Эх, вот незадача, — вздохнул с досадой и завхоз. — Я бы и сам сделал. Десять квадратных метров площади — подумаешь, проблема! Да ведь вы знаете, Андрей Петрович, — сказал он начальнику лагеря, — лес мне надо вывозить, а то в новом году опять без клуба останемся.

Словом, положение создалось не из приятных. Стали думать и гадать, как своими силами разделаться с этим ремонтом, который свалился как снег на голову. И тут вдруг неожиданно завхоз вспомнил про Митю Кудрявцева.

— Есть маляр! — закричал он обрадовано. — Честное пионерское, есть! Толковый паренек. Настоящий маленький мастер.

И завхоз рассказал начальнику лагеря о Кудрявцеве.

Через десять минут Митя с деловым и сосредоточенным видом придирчиво оглядывал изолятор. Постучав по стенкам, шаркнув несколько раз метлой по потолку, отколупнув с подоконника краску, он сказал: