Янис Яунсудрабинь - Белая книга

— Держи крепче! — только и крикнет, и я подымаю уставшие руки и развожу пошире.

— У меня же руки болят! — хнычу я.

— Ишь, неженка!

— Так ведь устали…

— Не прикидывайся! Нитки не отпускай!

— Тогда расскажи про Распотеху.

— Да уж сколько раз рассказывала.

— А я позабыл.

— Учись запоминать, что услышал. Ладно, расскажу, но больше не проси.

Я-то помнил этот рассказ, с первого и до последнего слова, но мне нравилось слышать его из материных уст, получалось, будто я мысленно ей подсказываю. И мама начинала:

— Давным-давно у Варны в Маркаданах ходил в пастухах один паренек. Уж и не знаю, откуда он у них такой взялся и как его звали, но только был он озорник и неслух. Как-то раз в обед — дело было под осень — велит хозяйка пастуху отвести козу на Кундаратский хутор к их козлу. Парень ворчит, ерепенится. Но хозяин обматывает козе вокруг рогов повод, сует пастуху в руку и приказывает не мешкать, воротиться поскорее, чтобы скотину выгнать ко времени. Делать нечего, пришлось идти. Вот дошел он до Кистеров, а там в саду наливные яблоки…

Тут мама заметила, что я глотаю слюнки, примолкла на миг, засмеялась.

— Ну да, — продолжала она, — такие приманные яблоки, что не мог он дальше ни шагу ступит!.. Но долго думая привязал козу к столбу изгороди на прогоне, а сам щель в ограде проделал и шмыг в сад. А кистер на крыльце сидит и вдруг слышит — вроде коза блеет. Схожу, думает, посмотрю. Иисусе Христе! На прогоне белая коза! В самый полдень! Кистера то в жар, то в холод бросает: поди знай… рядом кладбище… Но как увидел, что коза привязана, осмелился подойти. Коза как коза. Что за диво? «Эй, — кричит, — кто тут?» Никто не откликается. Нет так нет, уведу-ка, думает, к себе во двор. Стал ее отвязывать, а паренек испугался и как заорет с яблони:

— Не трожь Маркаданову козу!

Кистер с перепугу угрем юркнул в ту самую щель, что парнишка проделал, — садом домой скорей добежишь. И месяца еще не прошло, как схоронили на кладбище Маркаданову матушку, вот отчего на кистера такой страх напал. Но за оградой он оглянулся: коза стоит на месте и блеет без перестану. А парень увидал, как кистер в щель пролез, и не удержался, прыснул. А когда старик остановился, парень подумал, что все равно заметили, терять нечего, и давай кричать во весь голос:

— Эх, хорошо на кистеровой яблоньке! Распотеха!

Обернулся кистер и, увидев озорника, рассвирепел:

— А ну слезай, поганец! Пуц таузен! [15] Черт побери! (нем.)

Но парнишка рвет яблоки да хохочет. Поплевал кистер на ладони — и к нему. Забрался на нижний сук, а парень с ветки на ветку и вместе с градом яблок наземь. Запихнул еще несколько яблок за пазуху и шмыг через щель на прогон, отвязал козу и горушкой бегом домой. А кистер, сидя на нижнем суку, только крикнул да руками развел. Ну а прозвище «Распотеха» осталось за тем пареньком на всю жизнь до самой старости.

Клубок смотан. Руки мои опустились.

Как быстро!

У учителя из дальней школы была черная кобыла, и все четыре ноги у нее были в белых «чулочках». Очень занятно это выглядело, когда она трусила рысцой: издали посмотришь — будто резвятся четверо белых щенков.

За лето я видал эту черную кобылу раза два. Она была очень смирная. Я подходил, гладил ей бока, мягкую шелковистую морду.

Говорили, что она слепая. Значит, меня она не видела ни разу.

С сыном наших хозяев Янисом, который был старше меня на восемь лет, мы дружили, даже очень дружили. Но стоило приехать в гости учителеву Отыню, дружба наша кончалась. Янис, бывало, тотчас обует сапоги, наденет шерстяные штаны, новый кафтан — словом, расфрантится вовсю. Ну, а я оставался, как был, в залатанной фуфайке, в холстинковых портках, босиком, с потрескавшимися ногами.

Янис с Отынем катали по крыльцу клети пушечное ядро, а я торчал на дровокольне и перекладывал полешки: только бы поглядеть оттуда, как ребята играют. А если подбирался к ним поближе, то Янис потихоньку бранил меня:

— Чего лезешь? Гостя постыдился бы! Глянь, фуфайка у тебя какая.

Немного погодя я подошел к ним без фуфайки, но и рубаха моя Янису не понравилась.

— Катись-ка ты отсюда!

Отынь разглядывал меня, словно диковину. А сам он походил на общипанного цыпленка: ноги длинные, голова большая, рот махонький, глаза что плошки и высоко над ними черные брови скобочками.

— Хи! Хи! — смеялся он мне вслед.

Чего ж ему не смеяться? Вон какие у него красивые башмаки, длинные черные носки, синие короткие штаны с золотыми пуговками у колен, синяя матроска и шапка с золотыми буквами на околыше.

«Погоди у меня!» — подумал я и пошел в нашу клеть.

Не прошло и минуты, как я уже сидел на лавке у стены дома — прямо напротив хозяйской клети и в полный голос читал сказки из школьной хрестоматии. Ну-ка, головастик, попробуй так! Но Отынь будто и не слыхал моего чтения.

Тут из дома вышла хозяйка:

— Чего это ты причитаешь, как нищий литвин?

Батюшки! Какая муха их всех укусила? Мои родичи сегодня тоже все то и дело привязываются:

— Не путайся под ногами! Не лезь! Мурло утри!

Хозяйка погладила Отыня по гладкой голове и сказала Янису, чтоб повел гостя в сад. Пусть погуляют, может, какие ягоды поспели. И Янис с Отынем пошли в сад, взявшись за руки, как братья.

Я отложил книжку в сторону. Читать мне расхотелось, на сердце у меня было тяжело.

Немного погодя Янис и Отынь вернулись во двор. В руках у Отыня был длинный стебель любистка с желтыми цветочными метелками. Ребята уселись на крыльце клети и принялись мастерить водяное ружье.

Как только оружие было изготовлено, Отынь побежал его опробовать к коровьему корыту у колодца. Ай да крепкая струя! И Отынь ну пулять в воздух, по веткам осины, по окошкам. Вот это была стрельба! Я смотрел, смотрел и, не вытерпев, попросил Яниса, чтоб и мне сделали такое ружье.

Нельзя, сказал он, так весь куст оборвем… Ну тогда хоть дали бы из их ружья стрельнуть разочек.

— Слышишь, Отынь, — обратился Янис к своему маленькому приятелю и глазами показал на меня, — он тоже стрельнуть захотел. Ну-ка, дай ему!

— Сейчас! — отвечал Отынь и набрал полный ствол воды.

Ружье он держал наизготовку, будто вот-вот выстрелит. У меня промелькнуло в голове, что этак недолго и вымокнуть, но, обманувшись его серьезным видом, я протянул руки к ружью и… принял весь заряд в лицо.

От своей шутки Отынь пришел и невыразимый восторг, помчался к корыту, перезарядил и двинулся на меня. Я бежать. Я кружил и кружил по двору, и Отынь не мог в меня попасть. Это походило на забавную игру, и я даже развеселился. Но тут Отыню стал помогать Янис. От двоих мне было не удрать. И хоть я, вбежав на крыльцо клети, кричал им, что тут мой дом и что тут в меня стрелять нельзя, Отынь знай бегал к корыту да поливал меня из ружья с головы до пят. Но вот я увидел, что Отынь напускает в ружье грязную воду из коровьего следа и тотчас направляется ко мне.