Илья Дворкин - Обида

Бабушка умиленно вздыхала, добрела, гладила Митьку по голове.

— Ишь, сколько всего вычитал, чертеня! Не переспоришь тебя, — говорила она.

Коля Прохоров поразил Митькино воображение при первой же встрече.

Вот это был человек!

Когда Митька увидел, как Коля плавает, сердце его тоскливо заныло от зависти.

Он глядел издали, как Коля прыгает с вышки, легко крутит двойное сальто, летит ласточкой, и щучкой, и козликом, а вынырнув, плывет к мосткам бурным великолепным кролем.

Потом поднимается по шаткой лесенке, блестящий на солнце, высокий и сильный, как морской бог.

Митька никак не мог отважиться подойти к нему, обожал издали, и только узнав, что Коля тоже приехал из Ленинграда, решился.

Все оказалось просто и не страшно.

Коля протянул ему руку, улыбнулся так, что белые зубы пустили солнечных зайчиков, и сказал:

— Здравствуй, земляк. Меня Коля Прохоров зовут. А тебя?

— Митька.

— Ну и прекрасно. Я видел, как ты плаваешь. Шустрый ты лягушонок. Только почему ты, питерский человек Митька, извиваешься при этом, как змей? Кто тебя учил?

— Никто. Я сам, — тихо ответил Митька.

— Хочешь, я научу тебя плавать по-настоящему? — спросил Коля.

Митька ничего не ответил, только так поглядел, что Коля засмеялся, щелкнул его легонько в лоб и сказал:

— Решено.

Коля учился в институте, и у него был первый разряд по плаванью. А выше уж только мастер спорта!

Так что поучиться у него было чему.

И самое главное — он любил учить, делал это с удовольствием.

В конце лета, перед отъездом, Коля ласково притиснул Митьку к твердому своему горячему боку и серьезно сказал:

— У тебя, Митька, получается, а дальше будет еще лучше. Это уж точно, я знаю. Тебе надо всерьез плаваньем заняться. Приедешь в Питер, позвони. Я обязательно помогу.

Он оставил Митьке номер своего телефона, записанный на спичечном коробке.

И уехал.

А на следующий день случилось ужасное несчастье — бабушка растапливала во дворе летнюю печку — мангал и сожгла коробку.

Митька от горя чуть не заболел.

А бабушка глядела, как он убивается, и плакала, и ругала себя всякими словами. А что толку?

— Ну хоть две цифрочки, хоть одну, хоть букву первую ты запомнила? — выпытывал Митька у нее.

А бабушка только горестно разводила руками.

— Внучек, миленький, да увидь я, что на той клятой коробке накарябана какая ни на есть цифирь, может, и не сожгла бы!

Митька и себя терзал, что не взглянул на коробок. Он тогда зажал его накрепко в кулаке и глядел только на Колю. Ужасно ему жалко было, что тот уезжает. Сразу и город, и море, и небо будто выцвели и тоже захотелось домой.

Приехав в Ленинград, Митька пытался отыскать Колю Прохорова.

В телефонной книге значилось сорок три Прохоровых.

Митька позвонил всем. Иногда попадались и Коли, и каждому приходилось долго и подробно объяснять, кто он такой и почему звонит. Но это все были не нужные Митьке Коли, лишние. Его Коли не было.

Он исчез, растворился в многомиллионном городе.

Видно, Коля жил в коммунальной квартире и телефон записан не на его имя.

«Может быть, он вообще уехал из Ленинграда? — уныло думал Митька. — А что? Очень даже просто — окончил институт и укатил. Сейчас все уезжают. На Север или куда-нибудь к верблюдам».

Раз десять Митька приходил в бассейн.

И каждый раз ему говорили, что набор окончен.

А однажды намекнули, что вообще ему уже поздновато начинать заниматься плаваньем. Староват.

Сколько Митька себя помнил, он всегда страстно мечтал поскорее вырасти, а тогда, в бассейне, он впервые пожалел, что ему двенадцать лет, а не десять или даже девять. Так что оставалась единственная надежда — Коля Прохоров.

Потом начались хлопоты с переездом на новую квартиру. Забот разных появилась целая куча, даже о Коле некогда было подумать.

Потом немножко обжились, стало поспокойнее. И вот вчера, перед самым началом учебного года Митька снова пошел в бассейн. Если уж там бывает набор, то когда же, как не в сентябре?

Он поднялся в раздевалку, снял куртку… и нос к носу столкнулся с Колей Прохоровым.

— Митька, ты ли это?! — изумился Коля.

От неожиданности Митька онемел.

Он стоял, опустив руки, и хватал воздух открытым ртом, как рыба на песке.

— Коля… Колечка… — только и смог вымолвить он.

— Что с тобой, Митяй? Тебе нехорошо? — забеспокоился Коля.

Митька вцепился в него изо всех сил, еще не до конца веря, что это живой человек Коля Прохоров, а не привидение, которое сейчас возьмет и вдруг растает, испарится.

— Мне так хорошо, что и сказать нельзя, — прошептал он и вдруг попросил, — только не исчезай.

— Куда? — Коля огляделся.

— Ну, в это… в воздух… Не растаивай, пожалуйста…

Коля осторожно пощупал Митькин лоб, покачал головой.

— Ты почему не звонил? — спросил он.

— Сорок три.

— Что сорок три?

— Сорок три раза звонил.

Коля опять потрогал Митькину голову. Уже серьезно.

Пришлось все ему рассказать.

Коля слушал и хмурился.

— Значит, говорят, поздно? — спросил он зловещим голосом. — Ну, это я еще выясню, кто пацанов таким способом отшивает. А сейчас пошли!

Дальше все было нереально. Митька куда-то шел по винтовым, закрученным в узкую спираль лестницам, что-то говорил, что-то отвечал, — все, как во сне.

И только один разговор запомнился ему ярко и четко: седой сутулый человек в легком белом костюме и резиновых шлепанцах положил ему на плечо длинную загорелую руку и спросил:

— Так, значит, ты уже занимался плаваньем, не новичок. И на время, разумеется, плавал?

«Вот оно, — подумал Митька и весь съежился, — теперь и не примут, узнают, что не плавал, и не примут, попрут как миленького».

Сердце у него упало. Он поглядел в темные, удивительно молодые на морщинистом лице глаза тренера, и губы сами по себе прошептали:

— Плавал.

— За сколько же ты сотку ходишь?

Перед Митькиными глазами мгновенно встала выученная давно на зубок доска с таблицами, висевшая в вестибюле бассейна. Справа — таблица рекордов, слева написано, за какое время надо проплыть разные дистанции на первый, второй, третий разряды.

— Одна минута семнадцать секунд, — сказал Митька и тут же ужаснулся своему неслыханному нахальству — это время было лучше третьего разряда для взрослых.

Но было уже поздно, сказанного не воротишь. Тут уж или признаваться, каяться, или гнуть свое.

— Ну? Молодец! — сказал тренер. — Тогда зачислим тебя в группу разрядников.

Коля подозрительно поглядел на Митькины полыхающие огнем уши и незаметно ущипнул его за руку.