Лариса Исарова - Тень Жар-птицы

— А теперь?

— Из таких получаются люди, которые плывут по течению, лишь бы не высовываться, быть как все…

Стрепетов сморщил лицо, точно собирался зареветь, это у него нервное.

Ему не повезло, именно его почему-то все прорабатывали за эту историю, даже Варька Ветрова. Мы пошли вместе домой, и она всячески показывала свое к нему презрение. Наконец Стрепетов сказал, что нельзя противопоставлять себя коллективу.

— Лучше быть — чего изволите? Ты вообще никому отказать не можешь, со всеми хочешь быть добреньким…

Я даже не успел вставить слово, они меня просто не замечали.

— Ты про отчет?

— Ну хорошо, Кирюша любит показуху, но кто тебя заставляет писать в отчете всякую дребедень?

— Если учителям это нужно… — Я никогда не думал, что Стрепетов может так жалобно говорить.

— Ты даже вписал идиотское «посещение» классом катка»…

— Скажешь, они не ходили?

— Кто? Моторин и Глинская? — Ветрова прямо шипела от злости. — Если бы ты был дураком или карьеристом…

Стрепетов опустил голову, словно подставил шею под удары…

— Варя! — В голосе его прозвучало прямо отчаяние, и я вдруг вспомнил, как на школьном вечере он стоял у стенки и смотрел в зал на крутящихся девчонок. И я сказал скорее себе, чем Стрепетову:

— Тихомирова нарасхват, а вот Варька скучает… Стрепетов явился в черном костюме, в рубашке с галстуком, но все равно выглядел как пятиклассник в отцовской одежде. И вдруг он ответил после нескольких минут молчания:

— Я бы пригласил, так не пойдет… Он говорил уныло, и мне стало смешно, тоже — девчонка, Варька Ветрова!

Но, оказывается, и у нее появился вздыхатель, кто бы мог подумать!

Я решил приглядеться к ней внимательнее. А вдруг что-то недопонял или недосмотрел? И еще — почему я только случайно узнал, что Митька с Глинской ходили на каток?? Конечно, Митька катается классно, он шутя мог на первый разряд вытянуть, но у него никогда времени на тренировки не хватало… Из-за его матери… Она спорт считает блажью и всегда «заболевала», когда ему на каток надо было идти. Ее больше его «коммерции» устраивали…

Но что у него общего с Антошкой? Сам меня предостерегал от нее, называл обезьянкой с длинным именем вместо хвоста. Да и она с ним долго не разговаривала из-за кроликов.

Раньше он на каток девчонок не брал.

Первый раз в жизни я был в роли без пяти минут жениха. А все Кирюша! Заставила меня одну нашу девицу навещать, она больше месяца болела.

Встретила меня ее мамаша, молодая, сама на девчонку похожая, провела к ней в комнату. Дорка Чернышева лежит зеленая, в ушах — сережки золотые. Единственная из всего класса, кто сережки носит. Мамаша стояла чирикать, чтобы мы поговорили, а она быстренько завтрак организует, и убежала, даже дверь прикрыла. Дорка на меня смотрит, молчит, я тоже. Мы с ней в школе и двух слов не сказали. Самая молчаливая из наших девчонок, учится толково, только часто болеет. У нее на постели всякие корни лежат, ветки, и я спрашиваю:

— Это что у тебя?

— Корни, — говорит и снова молчит.

— А зачем? — спрашиваю.

— Красивые, — говорит.

Тут я огляделся и вижу, что у нее вся комната в каких-то штуках из дерева. Здорово, особенно один дед с мешком за спиной. Согнутый, но веселый. И все честь по чести — борода, и колпак на голове.

— Гном, — говорит Дорка.

Еле-еле вытянул, что она все лето в лесу собирает корни, ветки, а зимой, просушив, из них свои композиции делает.

— И лето остается здесь, со мной. Слышишь, как пахнут ветки?

Она очень некрасивая, нос приплюснутый, губы толстые, а глаза маленькие, умные, как у слона, смотрит, вроде она старше меня.

Дал я ей все задания, от девчонок записки, а тут ее мамаша столик прикатила на колесиках, как в ресторане. Усадила меня возле ее постели и начала угощать всякими вкусностями. Я их и оценить не мог. Мне надо, чтобы я точно чувствовал, что ем, мясо, или рыбу, или картошку. А у них все перемешано, растерто вроде каш. Есть можно, но скучно.

Доркина мамаша стала говорить, что рада со мной познакомиться, что много наслышана, что заочно она почти всех мальчиков знает, а в доме у них только Саша Пушкин и Зоткин бывают, очень приличные юноши, главное, целеустремленные, кажется, и я целеустремленный. Дорочка рассказывала о моей геологии, она может мне помочь, у нее в геологическом институте дед работает, можно и девочек некоторых в гости приглашать, она нас будет и ужином обеспечивать, и танцевать мы сможем, она любит Дориных друзей, раньше, в другой школе, у них весь класс собирался, а вот мы мало коммуникабельные. Дора месяц болеет, а ее почти не навещают, только по телефону звонят, разве расстояние — помеха для дружбы, так товарищи не поступают, конечно, Дора способная, она не отстанет, но все-таки надо быть человечнее…

Я от тоски все умял, что было на тарелочках, а она говорила совершенно без пауз, словно запустили пленку на магике с большой скоростью, и пока вся не размотается, не остановится.

А Дорка лежит, слушает ее с непроницаемым лицом и только чуточку улыбается, вот, мол, какая у меня мама.

— Может быть, хотите выпить? — вдруг ее мамаша спрашивает. — У нас есть и вермут, и джин, и виски, могу сделать легкий аперитив?

— Ты ему молока налей, — сказала Дорка, и только тогда ее мамаша перестала суетиться, остановила свою пленку и села на стул. И я понял, что меня раздражало в ней — руки… Она все время ими на столике что-то двигала, переставляла, поправляла, а они довольно заметно дрожали. И еще она ни разу Дорке в лицо не посмотрела. А когда пошла меня провожать, я удивился. Я вначале думал, что она красится, а тут дошло, что у нее волосы всерьез седые, хотя лицо молодое. Конечно, с такой мамашей и корнями начнешь увлекаться! Интересно, а часто у них приступы, у душевнобольных? Надо Антошку спросить, она здорово во всяких психах смыслит, она решила стать психиатром и больше ни о чем, слышать не желает. Когда я ей начинаю о камнях говорить, она тут же своих любимых психов привлекает — и кранты.

Не могу понять, почему Варька и Антошка так друг друга не выносят. Вроде девчонки невредные, но они демонстративно не замечают друг друга.

Я сначала попробовал у Варька выяснить, она со мной всегда как свой парень разговаривает; она сделала хитрую гримасу, мгновенно передразнила Антошку, та иногда может сидеть на уроке со страшно задумчивым видом, и сказала:

— Прелестное дитя!

— Я без дураков спрашиваю.

— Спасибо за доверие, но это же она в психологи лезет, а я человек простой, маленький, мне бы чего попроще…

— Чего ты на нее злишься?

Варька усмехнулась длинным ртом, он у нее, как у Буратино, от ушей до ушей, но это ее не очень портит.

— Балованная она! Дома с ней носятся, никогда горя не знала…