Лариса Исарова - Когда им шестнадцать

Пятнадцатилетние, шестнадцатилетние… Этот возраст принято называть «переходным». Собственно говоря, это не очень содержательное определение. Переходным является любой возрастной этап! Каждый период выявляет диалектические противоречия перехода на высший уровень развития. Сегодня психология уже немало знает об этих переходных моментах формирования духовных сил человека. На проходившем недавно в Москве 18 Международном психологическом конгрессе было много сказано об одной из критических точек развития личности ребенка, которая приходится на 3-й — 4-й год жизни. Но если трехлетний малыш не способен осознать те сдвиги, которые происходят в его психике под воздействием формирующих внешних условий, то острые углы развития, узлы его противоречий, возникающие в ранней юности, понимают не только взрослые, но осознают и сами школьники. Ребенок, который вчера был лишь объектом воспитания, становится сегодня и его субъектом. Он готовится принять «а свои плечи груз ответственности не только за себя, но и за весь сложный, трудный и интересный мир, в который он входит. У него активно формируются оценки всего, что происходит вокруг, формируется и самооценка личности — пока еще очень удобная и легко изменяющаяся с резкими переходами полярных понятий о самом себе, складывается определенный уровень притязаний. И происходит постоянное сопоставление одного с другим: самооценки личных качеств и поступков с оценкой, которую дают им окружающие, того, что они имеют реально, с тем, что выступает как сумма их притязаний. Вот это та совокупность внутренних отношений подростка к тому, что делает он сам и что делается с ним, с необходимостью преломляет все воспитательные воздействия и выступает как самосознание личности формирующегося человека.

Повесть «Когда им шестнадцать» представляет собой летопись жизни шестнадцатилетней девочки, ершистой, вызывающе честной, порой «современной», порой чуть «старомодной», озабоченной нелегкими проблемами мира взрослых людей, в который она вступает чуть неуклюжей походкой едва сформировавшегося подростка.

Развитие самосознания Кати Змойро, героини повести, отражается сразу как бы в трех зеркалах. Во-первых, в дневнике девочки и в «сочинениях на вольную тему», которые и составляют канву повествования. Это зеркало впритык приставлено к совести и самоуважению подростка. Во-вторых, в восприятии родителей, которые, замечая многое в поведении дочки, далеко не всегда оказываются способны ориентироваться в ее внутреннем мире. И, в-третьих, в рассказе о Кате ее учительницы, Марины Владимировны, с которой девочка многим делится, интуитивно чувствуя, что педагог может лучше и глубже ее понять, чем родители и подруги, лучше даже, чем она сама себя.

Повесть будет интересна родителям и учителям — это несомненно. Но, как нам кажется, она захватит и старшеклассников. Их не может не заинтересовать лишенная чопорной назидательности книга, читая которую, они сумеют поверять поступками и оценками Кати Змойро свои поступки и чувства, находя правильные пути формирования самостоятельного мировоззрения.

Зам председателя Научно-методического Совета по пропаганде педагогических знаний при Правлении Всесоюзного Общества «Знание», член-корреспондент АПН СССР.

А. В. Петровский

Эта девочка вначале не вызвала у меня симпатии. Сидела на уроках она на первой парте, положив подбородок на два кулачка, и строго буравила меня круглыми черными глазами, похожими на пуговицы. Время от времени взгляд ее уплывал, становясь рассеянным, и тогда она смотрела в окно. Хотя видеть могла только крыши. Если я ее окликала, она краснела, но усмехалась иронически, даже с вызовом. Однажды я решила понаблюдать, когда Катя Змойро «отключается» от урока. Происходило это главным образом во время опросов. Мои объяснения, однако, она так самозабвенно слушала, что даже рот приоткрывала…

Сочинения ее показывали, что Катя — человек своеобразный. Я никогда не могла предугадать, к какой форме изложения она прибегнет. То Катя сдавала сочинение-конспект: из одних стихотворных цитат, короткое, но логичное. То — в форме рассказа. То списывала целые страницы из критических статей… И страшно удивлялась, что я быстро определяла источники ее «эрудиции».

В общем она была из тех учениц, с которыми не соскучишься.

Вскоре выяснилось, что мы с ней живем рядом. И часто оказывались вместе, в одном трамвае. И вот тогда-то, за долгие минуты дороги, Катя в очень минимальных дозах начала со мной откровенничать. Вначале мы спорили о книгах, потом обсуждали всякие школьные происшествия. И, наконец, она заговорила, очень сдержанно, о своей жизни, планах, делах…

Как-то я пригласила ее в гости. Она вошла и ужаснулась, увидя книжные полки вдоль всей стены.

— Ой, у вас полный Шекспир… И Стендаль… И Чехов…

Голос ее прозвучал уныло.

— Подумать страшно, сколько мне надо одолеть. А как лучше — читать классиков в разбивку или собраниями сочинений?!

— Дело вкуса… — сказала я, улыбнувшись, но она осталась серьезной.

— Мама говорит, что я — перечитанная… Вот я читаю — все по интересности, а Сорока — только полными собраниями.

Сорока был ее сосед по парте, очень высокий, узкоплечий мальчик, с маленькой остриженной головкой и косо посаженными голубыми глазами.

Катя взяла у меня перечитать «Наши знакомые» Германа и с тех пор регулярно забегала за книгами. Обращалась она с ними бережно, любовно, но глотала с невероятной скоростью. И после двух ее троек по литературе (на моем уроке) я заявила, что чаще, чем раз в неделю, книги ей давать не буду.

Мы много с ней спорили о прочитанном…

Катя вначале не признавала «трудных» книг, над которыми надо думать. В частности, Фолкнера. Ее возмущало, что она «спотыкается» над любой строчкой, приходилось возвращаться иногда назад, чтобы понять смысл некоторых авторских отступлений. Но стоило мне, раскрыв роман «Осквернитель праха», разобрать при ней стилистику одного отрывка, как Катя оживилась.

— Интересно… — протянула она, — а вот мама его не любит.

Я всегда доказывала, что настоящее произведение искусства редко вызывает одинаковую реакцию, удовлетворяет все вкусы, в этом и заключается его своеобразие.

— Каждый человек обычно находит в книге что-то особенно ему близкое, совпадающее с его настроением, возрастом, — однажды сказала я, — не случайно в «Войне и мире» девочки чаще всего зачитываются главами о переживаниях Наташи Ростовой, мальчики — о Дорохове и Пете, студентов привлекают споры Андрея и Пьера Безухова…