Евгений Люфанов - Помощники

— А я теперь хочу знать, — требовательно говорил Павлик.

— Нельзя так. Сразу много будешь знать — скоро состаришься, — смеялся дед.

Павлик уныло вздыхал. Книга… Никакой такой книги с картинками нет. Это дед выдумал. Ему хорошо говорить: стал старым и знает всё.

И решил: не давать деду покоя, обо всём узнавать от него. Увидел — кошка мышонка поймала; Павлик — к деду.

— Почему кошка мышей не любит?

— Как не любит? Любит. Потому их и ест. Ты вон сахар любишь, грызёшь его.

Обстрекал ногу крапивой — к деду.

— Почему крапива кусается?.. Почему тучи гремят? Они ведь мягкие, лёгкие, по небу летят… Почему машина сама работает, если она не живая?.. Отчего цветы пахнут, а полынь горькая?.. А от тракторов могут маленькие тракторята родиться?.. Из чего земля сделана?.. А вода? Почему снятся сны?..

Почему? Отчего?.. На некоторые вопросы дед отвечал сразу. Над иными задумывался. А бывали и такие, что старик не знал, как ответить. Да и некогда ему было. То дома по хозяйству дела, то — на конном дворе.

— Прилип, как репей: «почему, почему…» Недосуг мне балакать с тобой.

— А мне хочется знать, — не отставал Павлик/

— Тётка Наташа вернётся с дойки коров, её и спроси. Она каждой ночью сны видит. Вот, может, и скажет, почему они снятся ей.

— А она не знает.

— Ну, пускай доярок своих попытает. Может, они посмышлёнее.

— А если и доярки не знают?

— Отстань, говорю! — повышал голос дед. — Сказал ведь: много будешь знать — скоро состаришься. — И принимался за свои дела. — В школу пойдёшь, тогда и будешь обо всём дознаваться.

Один раз, когда сели обедать, дед посмотрел на Павлика, усмехнулся и сказал матери:

— Беда, Варвара, с сынком твоим. Говорил я ему, предупреждал. Не послушался деда — пускай пеняет теперь на себя.

— А что случилось? — обеспокоенно спросила мать. Павлик тоже перевёл недоумевающий взгляд на деда.

— Случилось, — притворно вздохнув, осуждающе качнул дед головой. — Знать ему надо всё! Вот и дознался. В шесть лет постарел. Гляди, совсем седой стал. Седее меня.

— Ой, Павлик, да ты, правда, седой!

— Я ему говорил, — насупившись, повторил дед. — А что с таким неслухом делать? Теперь придётся клюку ему подбирать, как самому настоящему старику. Свою-то я ему не отдам.

Павлик выскочил из-за стола и подбежал к зеркалу. Думал, шутит дед, смеётся над ним, но зеркало не обманывало.

Седой. Правда, седой. Торчит на макушке белый вихор, и на висках тоже космы побелевших волос. Щёки и лоб тёмные, загорелые, на носу видна розоватая кожица, проступившая под старой, облупленной и шероховатой по краям кожей. А волосы на бровях и на голове — белые.

Павлик смущённо смотрел на себя. Как это могло произойти? Рядом с зеркалом на стене висела его фотокарточка. Отец весной сам снимал. На этой фотокарточке волосы у него не то чтобы чёрные, а всё-таки темноватые. А теперь…

— Павлик, сыночек мой, — подошла к нему мать, обняла и прижала к себе. — Не слушай ты деда. Это не седина, а просто волосы у тебя на солнышке выгорели. Не ты один, все ребятишки такими бегают. Вон Костик Рожков бежит, — указала она в окно, — он такой же седой. И у Лизы Лукьянчиковой косичка седая. Смотри.

Павлик взглянул на Костика и увидел, что у него тоже белая голова. И у Лизы Лукьянчиковой.

— Утешай, утешай, — ворчал дед. — Так он тебе и поверит.

Но Павлик поверил матери, и с этого дня его дружба с дедом совсем окончилась. Как бы они стали жить дальше, — трудно сказать, если бы на следующий день не приехал отец и не сказал:

— Собирайся, Павлушка. Завтра на Волгу отправимся.

Никогда для Павлика не тянулось так долго время, как в этот день. Он пораньше лёг спать, чтобы во сне скорее прошла длинная ночь, и так крепко жмурил глаза, что у него шумело в ушах. А сон всё равно не шёл. Перед глазами была Волга, а на ней, как большие дома, пароходы.

Взбивая белую пену винтом, повернул один пароход к берегу и пошёл по степи, как комбайн. И не волжские волны накатывались на него, а набегали под ветром золотистые волны пшеницы, разливаясь, как море, по всей степи.

Хуторские ребятишки — и дед вместе с ними — бежали за этим чудным пароходом, что-то весело крича и размахивая руками. На глазах у Павлика дед становился всё меньше и меньше ростом, и на нём тоже были короткие штаны и детская рубашонка. Он вприпрыжку бежал рядом с Костей Рожковым, сверкая босыми пятками, визжа громче всех. И, покинув свой птичник, как чайки, белой крылатой стаей полетели над степью куры, петухи и цыплята. А пароход-комбайн или комбайн-пароход всё шёл и шёл, громко гудя: «Ту-ту-у… Ту-ту-у…»

Павлик прислушался к гудкам, а потом открыл глаза и снова зажмурился от слепящего солнца.

Около дома стоял грузовик. Его гудком отец будил Павлика.

Павлик сразу всё вспомнил: ехать, ехать на Волгу! И мигом выскочил на крыльцо.

Сборы подходили к концу. В кузове грузовика лежали разные домашние вещи. Павлику не терпелось скорее ехать, а надо было завтракать и пить чай. А когда все, наконец, напились, мать долго ещё разговаривала с дедом и с тёткой Наташей, — как им тут жить.

— Опоздаем мы, — торопил её Павлик. — Вон папка мотор уже завёл.

— Не уедет без нас, — невозмутимо отвечала мать и, как нарочно, стала показывать тёте Наташе какую-то недошитую блузку и объяснять, как лучше прошить рукава.

— Ну, Павло, — сказал на прощанье дед, — поехал ты, значит, новые картинки смотреть?

Павлик утвердительно кивнул головой.

Сейчас вот, сию минуту поедет, только бы мама скорее уселась на каком-нибудь узле. Всё время копается и копается, перекладывая вещи с места на место. Наконец грузовик громко заурчал и, фыркнув сизым дымком, рванулся вперёд.

Оставшийся на крыльце дед помахивал вслед ему рукой, а Павлик стоял спиной к кабине и тоже махал рукой, прощаясь с дедом и с хутором. Не скоро вернётся сюда. Мама говорит, целый год пройдёт. Пожалуй, соскучится тут дед. И Павлику стало жаль его. Лучше бы и его тоже взяли на Волгу.

Гулко рокотал мотор, когда машина взбиралась на бугры. Замирало у Павлика сердце, когда спускались в балки, поросшие кустами. Мчалась машина по ровной степной дороге, и встречный ветер захватывал дух.

Степь, степь… Какая большая она, какая широкая!

И кто бы мог подумать, кто бы сказал, что через год, когда Павлик снова вернётся в хутор, старый-престарый дед будет слушать его рассказы о жизни на Волге, как самые диковинные из диковинных сказок!

— Ну, чего ж ты, парень, видал? — легонько дёрнул дед Павлика за вихор, торчавший на самой макушке. — Говори, не таись.

— Я-то видал! — загадочно улыбнулся Павлик.

И ему живо вспомнился прожитый год, полный таких событий, которые, наверное, и во сне не могли присниться деду.