Владимир Свирский - Спрси у марки

Света легко спрыгнула со стула. Последние ее слова были покрыты радостными криками землян из первого отряда пионерского лагеря «Текстильщик».

— А ты в марках сечешь! — выкрикнул Оспищев. — Я точно знаю. Другая бы пальцами полезла, а ты без пинцета не можешь, это сразу видно!

— Секу! — засмеялась Света и, как мне показалось, подмигнула Юране. И он вроде бы ей в ответ: понимаю, мол, все в порядке.

«Вот оно что! — подумал я. — Они сговорились! Специально для меня спектакль разыграли! Занялись моим образованием!» Но виду не подал. Не хватало еще, чтобы в присутствии пионеров обвинять Свету в антипедагогическом поступке!

Однако на следующий день, улучив момент, когда мы оказались одни, я не сдержался и выложил ей все, И долго потом жалел об этом. Нет, она не накричала на меня. Только с сожалением поглядела и тихо сказала:

— Как только тебя, Борька, земляне терпят, ума не приложу! Я бы со своей планеты тебя в два счета столкнула!

Я долго думал, кому бы поручить рассказать эту историю. Вначале мне казалось, что лучше Светы Кругловой никто не справится: ведь она — главная участница событий! Но у нее все выходило как-то кособоко, о чем-то она говорила скороговоркой, кое-что, наоборот, растягивала. Получалось вроде флюса. Тогда я попробовал дать слово Юране — он тоже имел к этой истории самое прямое отношение. Флюс переместился на другую сторону.

Что мне оставалось делать? Верно, взяться самому, благо Света и Юраня предоставили в мое распоряжение все письма.

Вожатый Борис тогда зря заподозрил Свету, будто она подговорила ребят заняться его филателистическим просвещением. А вот то, что они с Юраней взглядами обменялись, это ему не показалось. Потому что Света и Юраня к тому времени были знакомы уже три с половиной года, четверть всей Юраниной жизни.

В детском саду Юраня Юрасов ничем не отличался от других мужчин своего возраста: гонял по двору шайбу, играл в войну и космонавтов, приходил домой с «фонарями» и другим их на память оставлял.

Но так было только в детском саду. А в первом классе он стал собирать марки. Началось с обычной тетрадки, в которую Юрасов клеил их канцелярским клеем — наглухо!

За этим занятием его и застал однажды Григорий Александрович Боровой, высокий, дородный, совершенно седой человек лет пятидесяти пяти, который пришел к Юрасовым страховать их имущество от жуликов, пожаров и наводнений. Обо всем этом он поведал Юране, потому что кроме него дома был только котенок Перчик. Юраня спросил, нельзя ли застраховать Перчика от бульдога Зевса или хотя бы от его хозяина Мишки Салютина из третьего, подъезда, который натравливает Зевса на всех кошек.

Григорий Александрович ответил, что, к сожалению, такой вид страхования еще не предусмотрен, и, в свою очередь, поинтересовался, за что Юраня казнит марки.

— В чем они перед тобой провинились? За что ты их к смерти приговорил?

— Я? — Юраня растерялся. — Ни за что… Я не казню, я клею.

— А марки только так и казнят! Людей — расстрелянием, четвертованием, повешением, еще сотнями способов, а марки — вот таким наклеиванием! Ну, ладно, пусть не казнь, а пожизненное заключение. Попробуй теперь освободи из тюрьмы «Амундсена»!

— Какого Амундсена?

— Э, да ты к тому же еще и невежда! Не Перчика от Зевса страховать надо, а марки от тебя самого, понял?

Юраня, насупившись, молчал.

— Хочешь, я научу тебя с маркой разговаривать? — неожиданно предложил Григорий Александрович.

— А как она мне отвечать будет? — Юраня с недоверием поглядел на собеседника. — Она же неживая!

— Для кого — неживая, а для кого — еще какая живая! Надо только заслужить, чтобы она с тобой заговорила!

— Как так — заслужить?

— Ну, во-первых, не мучить! Наклейки — дело нехитрое, эту науку мы с тобой в два счета усвоим. Во-вторых, не смей равнодушно не нее глядеть! Марка этого не переносит.

— А как надо?

— С интересом! Понял? Тогда она перед тобой раскроется… Попробуем? Погляди на марку, как на человека, о котором ты еще ничего не знаешь, но тебе хочется с ним познакомиться, и ты чувствуешь, что человек этот очень хороший… Вот ты и начинаешь гадать; интересно, кто он по профессии, сколько ему лет, что он читает, собирает ли марки? Ну, давай возьмем хотя бы вот эту красавицу!

Григорий Александрович кивнул на марку с репродукцией картины Сурикова «Боярыня Морозова».

Сочиняй, выдумывай, только не гляди стеклянными глазами!

— Тут женщина куда-то на санках едет, — нерешительно произнес Юраня.

— И все? Ты погляди, погляди получше! С интересом погляди! Вот тогда она тебе и шепнет… Тихо, тихо, ты даже не поймешь, вроде бы слышал, вроде бы нет…

Юраня стал внимательно рассматривать марку, и вдруг его прорвало:

— Знаю, знаю! Это давно-давно было! Когда меня еще не было. Тогда еще ни великов, ни машин не было. А соревнования проводить надо! Вот и соревновались на лошадях. Летом — в повозках, зимой — в санках! Тут художник показал, как уже кончаются соревнования. Эта тетя заняла только второе место, смотрите, какое у нее угрюмое лицо! Она даже два пальца кверху подняла, а рассчитывала первый приз получить. А по бокам — зрители. Которые с левой стороны — те против нее, болеют, смеются, радуются! Один мальчик вслед бежит — это чтобы все видели, как она медленно едет. А с этого бока — те, кто за нее. Им всем очень обидно, глядите, один дяденька даже в снег от горя сел, плачет и тоже два пальца показывает. Но тут ничего не поделаешь, спорт есть спорт, верно?

Юрасов перевел дыхание и поглядел на Григория Александровича. Пока Юраня излагал свою версию «Боярыни Морозовой», тот старался сдержать душивший его смех. Но сейчас он уже не мог владеть собой и расхохотался. Все его большое тело вздрагивало и раскачивалось, стул тоже раскачивался, и Юраня испугался, что гость свалится на пол. Юраня не знал, как ему поступить: заплакать или засмеяться. Он все-таки решил засмеяться. За этим веселым занятием их и застал Юрасов-старший.

Григорий Александрович представился ему и рассказал о причине веселья.

— Заговорят, заговорят с вашим сыном марки! Можете поверить моему опыту! Такую интерпретацию Сурикова мог дать только мыслящий романтик! Вы не представляете, как нужны такие люди филателии! Если не возражаете, я буду рад повозиться с ним.

Отец не возражал.

Многому научил Юраню страховой агент, филателист Григорий Александрович Боровой.

— Ни одна марка не имеет права прописки в твоей коллекции, — говорил он, — пока ты не выяснил о ней все: бумагу, зубцовку, способ печати… Я уже не говорю о содержании… Это ж надо — не знать Амундсена! — Григорий Александрович долго вспоминал Юране первую встречу.