Владимир Свирский - Спрси у марки

Предложение о такой форме оценки прошло с трудом, многие не скрывали своего раздражения и предрекали «революционерам» неминуемый провал.

Семинар проводился в актовом зале Дворца пионеров. Только начались весенние каникулы, и народу собралось довольно много — примерно треть зала. Нашего «марочного» полку прибыло еще и потому, что в соседнем помещении не состоялось какое-то литературное мероприятие.

Мы, жюри, разместились на сцене, с левой стороны. Перед самым началом ко мне подошла девочка лет семи. За собой она вела, а точнее сказать — тащила седеющего мужчину с грустными глазами.

— Дяденька жюрь! — девочка дернула меня за рукав. — Скажите дедушке, что взрослым на марки тоже можно. Он меня взял на кружок, потому что мне дома не с кем, а ему выступать обязательно, он давно уже слово дал, а кружок не состоялся, теперь дедушка хочет домой, а я люблю марки, скажите ему, что взрослым тоже можно!

Я глянул на мужчину. Его глаза молили меня покривить душой, помочь ему поскорее выбраться отсюда. Я уже собирался выполнить его просьбу, но девочка не позволила мне согрешить.

— Дедушка, дедушка! — радостно закричала она. — Смотри: тут и мамы, и бабушки, я их знаю! Я же тебе говорила! Пойдем занимать места!

Дедушка тяжело вздохнул и направился вслед за внучкой в середину зала.

Участников семинара вызывали на сцену по алфавиту; сюда же двое рабочих в синих комбинезонах выносили тяжелые стенды с марочными листами.

Первый выступающий с треском провалился. Его экспозиция — «Крылья Родины» — была, пожалуй, самой представительной: тридцать листов, на которых красовались такие редкости, как «Спасение челюскинцев», «10 лет Гражданской авиации СССР» и много других марок, вызвавших восхищение посетителей выставки. Не будь семинара, «Крылья» улетели бы домой с высшей наградой. А тут выяснилось, что, кроме названия да цены по различным каталогам, их владелец ничего не знает. В зале это сразу поняли. Ну и навалились. Секретарь едва успевал записывать вопросы:

— На каком самолете Чкалов в Америку летал?

— Назови создателей авиационных моторов!

— Какая скорость у «ТУ-144»?

— Какие самолеты высаживали папанинцев на Северный полюс?

— На какую высоту поднялся стратостат «Осоавиахим-1»?

— Кто совершил первый полет на реактивном самолете?

Под натиском явно превосходящих знаний зала «Крылья» совершили вынужденную посадку. Вслед за ними белый флаг выкинули еще четверо участников: от выступлений отказались две «Фауны», «Морской транспорт» и «От Пушкина до Маяковского». Противники семинара не скрывали своей радости. «Мы вас предупреждали, — говорили их взгляды, — вы настояли на своем, ну что ж, жаловаться вам не на кого, пеняйте на себя, а мы поглядим, как вы будете выкручиваться».

Но тут на сцену смело вышла «Лесная аптека» и заврачевала наши кровоточащие раны. Честно говоря, когда я знакомился с экспонатами, «Аптека» не произвела на меня особого впечатления. Да и не только на меня. Уж очень это выглядело однообразно: марка с изображением лекарственного растения и на ней название — по-латыни и по-русски. И так — все двадцать четыре листа!

Однако стоило «Аптеке» заговорить, как марки ожили. За пятнадцать минут (никто и не заметил, что нарушен регламент) мы узнали о наших лекарственных кладовых, о болезнях, которые излечиваются без всякой химии, о том, сколько и каких растений собирается в нашей области и сколько погибает под снегом, так и не став целительным средством для тысяч больных!

Когда «Лесная аптека» сошла со сцены, ее окружили взрослые — учителя, родители, работники Дворца, — увели, в фойе, где открылось что-то вроде консультационного пункта.

Теперь улыбались сторонники семинара. Противники громко переговаривались между собой, выказывая полное равнодушие к происходящему.

Вот в такой обстановке был вызван следующий участник — Константин Крутиков.

Вслед за ним рабочие вынесли один единственный стенд и развели руками: все, мол, больше не ждите, не будет. В зале прошелестел смешок. Это и на самом деле выглядело смешно, словно в разгар соревнований штангистов на помост вынесли игрушечную штангу, весом не более одного килограмма. Из первых рядов раздались выкрики:

— Да у него всего один лист!

— А на листе всего две марки!

— Ну, дает!

Крутиков был бледен. Маленький, щуплый, с оттопыренными ушами, он совсем не походил на восьмиклассника. Но шум не смутил его, во всяком случае — не испугал. Он стоял, широко расставив ноги, словно моряк на палубе попавшего в девятибалльный шторм корабля. Взгляд его был устремлен в центр зала. Я проследил за этим взглядом и увидел Жанну Анатольевну. Она неотрывно смотрела на Костю. Правая рука ее была чуть приподнята, два пальца изображали латинское V — виктория, победа. А может, мне это только показалось.

Когда объявили, что Крутиков выступает вне конкурса, шум начал стихать и наконец сменился любопытствующей тишиной: пусть говорит, глядишь, да выкинет какой-нибудь номер! Многих заинтриговало непонятное «вне конкурса».

И Костя ринулся в эту тишину:

— Да, всего две марки! К тому же — одна бракованная, у нее угол совсем оторван. Только для меня она дороже всех «Дирижаблей», потому что с нее все и началось. Я ее такую уже получил, сменял на серию искусства, знаете, ту, где «Александр Невский» и «Царевна-лебедь». Я знаю, многие думают: облапошили, макулатуру всучили! Думайте, что хотите, а мне, если марка нравится, я за нее ничего не пожалею. Порванная? Ну и что? Все равно видно и прочитать можно. Тут надпечатка! Знаете, какая? «СССР Ленинградскому пролетариату 23/IX 1924». Правда ведь, интересно узнать, что такое случилось в тот день, почему марку выпустили. А как узнать? Вы скажете: очень просто, поглядеть в каталоге, в нем о всех марках все написано. Сейчас и я это знаю. А когда ко мне эта марка попала, я про каталог и слыхом не слыхал. И филателиста настоящего не знал. У кого ни спрошу — все плечами пожимают. Может, если б я марку показал, так догадались бы, а то я так спрашивал: «Вы не знаете, какое важное событие произошло в Ленинграде двадцать третьего сентября тысяча девятьсот двадцать четвертого года?» Попробуй, ответь!

Каталог мне только в прошлом году попался. Вспомнил я про ту марку, заглянул в двадцать четвертый год и сразу же увидал: «В помощь населению Ленинграда, пострадавшему от наводнения». Вот, оказывается, откуда надпечатка на моей марке! Думаете, теперь все? Совсем нет! Только начало. Я тогда про ленинградское наводнение ничего не знал. Полез в одну книгу, в другую. И сразу же — бац! — потрясная новость! Для меня, конечно; для других совсем не новость. Оказывается, за сто лет до того наводнения город тоже заливало. Да еще как! С жертвами, разрушениями. Не знаю, как вас, а меня эти сто лет — ни меньше ни больше, а точно сто — просто ошарашили! Снова стал читать… Энциклопедии, воспоминания разные в журналах… Понравилось мне самому выискивать, сравнивать… Я раньше примечания редко когда читал, особенно если надо в конец книги лезть, а теперь интересно стало, даже интереснее, чем про шпионов. Многие ребята думают, что это как уроки. Как бы не так! Уроки всегда хочется поскорее спихнуть, а тут и времени не замечаешь. Я даже вопросы учителям стал задавать. Не все, само собой, это любят. Есть такие, которые говорят: «Вырастешь — узнаешь!» или что-нибудь в том же роде, а Жанна Анатольевна говорит: «Наоборот надо! Узнаешь — тогда и вырастешь!» А еще она говорит, что человек образовался из обезьяны, когда начал задавать вопросы.