Бердибек Сокпакбаев - Чемпион

Бабушка не на шутку встревожилась.

— Ох, Кожатай, милый, ты... ты... скажи «бисмилда [9] Б и с м и л д а — заклинание. !..» Милый, скажи «бисмилда»! Ночью тоже говорил что-то о собрании. Скажи «бисмилда»...

Чтобы скорее от нее избавиться, я трижды прокри­чал громким голосом:

— Бисмилда! Бисмилда! Бисмилда!

Бабушка немного успокоилась, но продолжала с удив­лением смотреть на меня.

— Ты мне объясни, что у тебя за совещание? Разве может человек сидеть совершенно один и совещаться? Ты не высыпаешься. Ложись, отдохни.

Я вскочил с места.

— Милая бабушка, не задерживайте меня, — и я ос­торожно вывел ее и закрыл дверь на крючок.

...Секретное совещание длилось около часа. Наконец, принято такое постановление:

«Постановление. Обсудив вопрос, связанный с личным поведением Кадырова Кожи, секретное совеща­ние принимает следующее постановление:

Первое: недисциплинированность приводит чело­века не к хорошей славе. В этом я уже убедился. С дру­гой стороны — это вредно для будущности человека. Если недисциплинированный, то не примут в комсомол. Моя мечта — стать писателем, быть одним из честных сынов Родины. Это значит, мне необходимо при любых условиях быть дисциплинированным. Для этого надо сделать сле­дующее:

а) никогда и ни с кем не драться.

Примечание: если скандал начну не я, а кто-то другой, в этом случае, в порядке самозащиты, можно пустить в ход кулаки.

б) никого никогда не оскорблять — будь то взрослый или маленький. Не ругаться.

Второе: ежедневно перед сном проверять на своем секретном совещании выполнение обязательств, указан­ных в первом параграфе настоящего постановления, самому себе давать отчет и заносить в список все свои по­ложительные и отрицательные поступки.

Третье: за каждый свой проступок я должен понес­ти следующую меру наказания:

а) если я затею драку, то в этот день должен остать­ся без обеда;

б) если оскорблю кого-либо, то в следующее воскре­сенье ни на шаг из дома (говоря иначе, это домашний арест);

в) если получу замечание от учительницы, то в сле­дующую перемену не выхожу на улицу, буду сидеть в классе;

г) у меня есть дурная привычка бросать камнями в животных и птиц. Если в дальнейшем я брошу чем-либо в ягненка, собаку, курицу, гуся, утку и т.д., то без передышки два раза я должен пробежать от нашего дома до птицефермы.

Четвертое: товарищеская связь с Султаном пре­кращается.

Пятое: я должен хорошо учиться. Уроков не про­пускать. Во что бы то ни стало должен стать отличником.

Шестое: осуществление всего этого будет для меня испытанием! Если я не выдержу этого испытания, то даль­ше мне учиться не к чему. Я должен уйти из школы и искать другой путь в жизни.

Постановление принято единогласно».

В это время постучались в дверь. Оказалась бабушка.

— Кожатай, ты все еще не спишь? Ведь тебе нужно рано идти в школу, ложись, отдохни.

Я вскочил с места и открыл дверь.

— Отдохнуть я еще успею, бабушка. Сначала я дол­жен стать примерным пионером...

С этими словами я выскочил на улицу, чтобы поды­шать свежим воздухом. Светила луна. Двор наш был ярко освещен.

Я вышел за калитку и проделал несколько вольных упражнений. Мимо проходит какая-то собака. Я поднял ком земли и запустил в нее. Собака убежала.

— Ты нарушил свое постановление, — спохватился я вдруг. — Зачем бросил ком земли в ни в чем неповинную собаку? В наказание, Черный Кожа, ты должен два раза без передышки сбегать до птицефермы.

И я побежал. Уже на обратном пути услышал за сво­ей спиной голос Султана:

— Черный Кожа, куда ты? Постой! Я привел тебе рыжую кобылицу.

Я хотел остановиться, но тут же вспомнил о своем постановлении и припустил еще быстрее. Я убегал все дальше и дальше от Султана. За моей спиной уже где-то далеко звучал его слабый голос:

— Черный Кожа! Рыжая кобылица...

Но я продолжаю бежать. Ведь я упрямый и обяза­тельно добьюсь того, чего захочу.

Мурат допил чай и, как полагалось, прикрыл пиалу ладошкой. По обычаю это означало, что он больше не хо­чет.

Они сидели в передней комнате за низким столом и пили чай. Улжан с тревогой и нежностью смотрела на сына. Ему недавно исполнилось двенадцать лет. Похо­жая на глобус, круглая, с выпуклым лбом голова Мура­та, казалось, едва держалась на тонкой шее. Через синюю сатиновую рубашку выпирали худые мальчише­ские плечи.

— Выпей еще, — сказала мать.

Но Мурат взял кусочек сахару, положил в рот и по­качал головой.

— Наелся. И чаю не хочу, — ответил он, поднимаясь.

— Милый мой, ведь так и с голоду умереть можно! Плова не поел как следует... И чаю почти не пил! Хо­чешь, я налью тебе горячего молока?

— Нет, — отрезал Мурат и направился в соседнюю комнату.

— И что мне делать с этим ребенком?! — проговорила ему вслед Улжан, налила себе еще одну пиалушку креп­кого чаю, заправив его молоком с густой желтоватой пенкой. Сын совсем не походил на нее, родную мать. Ул­жан — полная, дородная женщина, Мурат — тоненький, как былинка. На постаревшем лице ее, похожем на стертую печать, — следы здоровья и былой красоты. А у Мурата в лице ни кровинки.

Мурат стоял в соседней комнате у окна. По улице веселой гурьбой бежали мальчишки.

Мурат распахнул окно.

— Садык! Эй, Садык! Куда? — крикнул он.

Черненький, коренастый мальчуган в новом вельвето­вом костюме не останавливаясь ответил:

— Солдаты коней обучают!.. Пойдем с нами... По­смотрим.

Недалеко от аула, в ложбине, — пограничная застава. Возле заставы — площадка, где пограничники проводят учения: заставляют своих лошадей преодолевать препят­ствия, рубят на полном скаку лозу. Какое это увлекатель­ное зрелище для аульных ребятишек: все — как в цирке!

Но мать с отцом не выпускают Мурата из дому. Они смотрят на него, как на яйцо, которое может вдруг упасть и разбиться. Ах, как бы Мурат не простудился, как бы он не промок! В морозные и дождливые дни его даже в шко­лу не пускали, придумывая разные причины. Мурат из-за всего этого даже не смог на коньках покататься вволю, а теперь, когда пришла весна, ему ни разу не уда­лось еще посмотреть на учения пограничников.

Мурату очень хотелось на простор, к мальчишкам. Он подбежал к дверям, раздвинул занавески и умоляюще посмотрел на мать.

— Апа, я пойду посмотреть, как занимаются сол­даты?

— Что ты, милый мой! — испугалась Улжан. — На улице хоть и солнышко, но ветер. Еще продует тебя, опять заболеешь. Потерпи несколько дней...

Мурат знал: в таких случаях мать непреклонна. Он нахмурился, большие черные глаза его посмотрели на нее с таким выражением, будто он хотел сказать: «Ну, что это за жизнь такая!?»