Самуил Миримский - Скворец №17 (рассказы)

Павел работал в стройуправлении, ночевать домой приезжал па бульдозере. Машина для Полины вроде своя, вот и подряжала его — кому горку сровнять во дворе, кому завалинку насыпать, кому торфу на огород завезти. А расчеты с людьми сама вела. Таила мечту: купить дом в городе и зажить, как люди живут, в радость себе и в удовольствие. Перед Ниной в долгу не оставалась: с базара вернется — брошку привезет, а то и платочек какой. А потом решила, что Василек ей, одинокой и безмужней, в большое одолжение. Брошки-платочки и покупать ни к чему…

Первое время Василек все бегал домой. Прибежит, а дома ни мамки, ни папки. На дверях замок. Двор обежит, надергает моркови с грядок, погоняется за курами и опять к Нине. Однако вскоре привык к ней и никуда уже не бегал — вроде она ему вторая мамка.

— Ты посиди, а я скотину покормлю, — скажет она.

— И я с тобой, — увяжется он.

Пока Нина кормит скотину, все мешает ей, озорует. Поросенок урчит, елозит пятачком по корыту, а Василек обойдет его с тылу, ухватит за хвост да и ну тащить от корыта.

— Не тронь! — скажет Нина. — Саданет по ножке, станешь калекой, что делать-то будешь тогда?

— Я на одной прыгать буду.

— А вторую сломает, тогда что?

— Папка железные купит.

— Свои-то лучше.

— Лучше, — соглашался Василек, однако снова дергал поросенка за хвост.

Тем и кончалось, что летел в грязь.

— Попало? — смеялась Нина.

Василек, изнавоженный весь, сопит, не знает, плакать или пет. А Нина, чтобы отвлечь его, придумает такое, что и про боль забудешь.

— А хвост у него электрический. Током бьет.

— А чего ж меня не убило?

— Не захотел. Маленький ты, вот и пожалел.

— А где у него выключатель?

— На брюхе. Будешь приставать к нему, повернет выключатель, тебя и ударит током.

Сказала и пожалела. Василек тут же полез к поросенку под брюхо выключатель искать. Еле отвадила.

Дома, сняв с Василька грязную одежду, Нина обмывала его, плотного, как боровичок, укутывала в овчинный полушубок и сажала на печку. А чтобы удержать его там, пока сушилась одежда, плела всякую небыль.

— Ты сиди в своей избушке, сторожи свою телушку, а то волк прибежит, телушку уведет.

— А я его из ружья бабахну, убью волка. Дай ружье-то!

— На вот тебе ружье. — И совала ему пруток от метлы. Ненасытный глаз Василька сверкал из щелки, выслеживая волка, грозный ствол «ружья» ворочался туда и сюда, как пулемет из амбразуры.

Жилось ему у Нины вольготно — ни в чем отказу не знал. И ел всегда в охотку. Сколько ни давали, все мало — ещё давай. Съест тарелку борща, сам в чугунок заглянет: не осталось ли? Хлеба кусок жует, а на каравай поглядывает: как бы не спрятала раньше времени.

— Живот не лопнет?

— У меня уемистый.

— Не волк ли в нем живет?

— А как он туда влез?

— Когда ты спал. Ты рот раскрыл, он и влез.

— Я маленький.

— А это не волчина, а волчок, росточком с жука. Теперь-то он, наверно, большой уже стал.

— Отчего же большой?

— В живот харчей ему бросаешь, вот и растолстел.

Когда же Василек есть не хотел, отворачивался — а это

редко случалось, — Нина вспоминала волчка:

— Волчок проголодался, накорми его.

Василек старался, ел, себя не жалел.

— Где это ты извозился так? — спросит, бывало, Нина, когда он с улицы прибежит. — Возьми-ка вон зеркальце, глянь, что там за зверь-замазур?

Василек возьмет зеркальце, уткнется в него носом и начнет разглядывать себя, косматого и грязного.

— Где?

— Ты глубже загляни.

Вопьется он в зеркало, нос прижмет.

— Как зверя-то зовут?

— Василек.

— А в ухе кто у тебя живет?

— Кто? — насторожится Василек, ожидая подвоха.

Петух.

— Петух?

— Набери в ковшик водички и вытури его оттуда.

Отмоется Василек дочиста, залезет на печку, упрется локотками в теплую овчину, запустит пальцы в жесткие свои кудряшки и потребует:

— А ты мне сказывай сказку!

— Это про волчка? Ну-к, слушай… Влез он в ухо, огляделся, хотел обратно уйти, глядь — высоко прыгать, ушибется. Посидел, зубами пощелкал и спать улегся па пустое брюхо. Спит, сон видит: зверь идет…

— Какой?

— Медведь, должно быть. Проснулся, темно, никакого зверя нет. А под утро встал голодный, а есть-то нечего, зубами пощелкал и снова спать. Солнышко высоко, а он все спит. Проснулся, зубами пощелкал и снова на бок. Так и жил один, брюхо совсем подвело, да скучно стало, поиграть не с кем. И надумал жениться. Где жену найдет? Никто не хочет в ухо лезть, хата тесная. Лиса пришла, посмотрела: «Нет, — говорит, — грязно здесь, не пойду замуж». Сорока прилетела, посмотрела: «Живи один, — говорит, — а я себе другого найду» Прискакала мышка, понюхала и тоже убежала. Никто замуж за волчка не хочет. Скучно жил волчок. А потом думает -«Дай приберу, может, кто и пойдет замуж». Взял прибрал чисто. Ан, глядит — опять кто-то грязь наволок. Кто бы это, а?

— Я! Кто же ещё! — радостно кричит Василек.

Дня не пройдет, все. бывало, требует сказок. Есть не сядет без них. Помыться не заставишь. На улицу не выгонишь. Сказывай да сказывай.

И поселились в избе сказки, полным-полно их было — и запечных, и чуланных, и амбарных, жили они в ушах, в карманах, у скотины на рогах и на хвостах. А воробьи, что ютились в соломенной крыше, под стрехой, были вовсе не воробьи, а солдаты Воробей-царя, и звали их: Турухан-воробей, Кииреян-воробей, Митрофан-воробей и Алихаи-воробей. И было у Воробей-царя столько сынов-воробеичей, что расселились они на две деревни, на пасху куличи пекли, на престольный праздник бражку варили, стенка на стейку ходили, драки чинили меж собой.

Раньше, бывало, приводила Василька мать, а теперь сам к Нине прибегал. Вечером зайдет Полина за малым, оглядит его и вздохнет:

— Парень вроде потише стал. Спать уложишь, а ои сядет на кровати и бормочет разное… Сказки ему читаешь, что ли? Все пристает — расскажи да расскажи. Тут и так времени нет, а он — сказки. Подрастешь, говорю, в школу пойдешь, сам читать будешь. А он что? Сам сказку начнет говорить. Господи, спасу нет! Тут одно, тут другое, а он бубнит тебе в ухо, пока не цыкнешь… Ну как, твои-то пишут тебе?

— Давно письма не было.

— Видела я твоих стариков на базаре, картошку твою продавали. Деньги тебе отдают?

— Да зачем они мне? Есть у меня все…

Полина подбирала губы, сурово и властно говорила:

— А им куда же копить? Молода ты ещё, а в старухи записалась. Насбирала бы, уехала отсюда. Деньги ой как нужны! Мой-то Павел, слыхала, косой Варьке дворик разделал — любо-дорого, загляденье одно! Денег, что ли, дала? Бери, говорит, яблок. Своих-то, что ли, у меня нет?

И пойдут разговоры про нехватки, про цены базарные. Слушал Василек бабьи разговоры, и странные сказки сочинялись в голове. Молоко, яйца, картошка, яблоки — все, что перебирали женщины в разговоре, улетало на базар, а там машина стояла, глотала все и обратно денежки выплевывала. А денежки были не простые, на железных лапках, крикучие, занозливые и дрались меж собой. Скучные какие-то сочинялись сказки. Василек убегал от них на улицу, спускался в овражек, где в ручье плескались утки, а рядом прыгали солдаты Воробей-царя: Турухан, Кипреян, Митрофан и Алихан…