Сергей Семенов - Из жизни Макарки

– - Мишка, отчего это дымятся трубы? Нешто там и в праздник работают? -- спросил Макарка.

– - Не работают, а паровые топят. Их загасить нельзя. Похлебкин говорит, что если загасить, то только разжечь обойдется сто рублей.

– - Как дорого!..

– - Да, дорого… Тут все дорого. Отец говорит, что в Москве одна лошадь стоит, что у нас двадцать… По-купечески.

– - Отчего это все так неравно? -- задумчиво спросил Макарка.

– - Так богом установлено: кому купцом быть, кому мужиком, а кому господином.

– - А мы не можем в господа выйти?

– - Как ты выйдешь? Господа ученые, и у них земли много, а мы что?

– - Вот если денег найтить мно-о-го, будешь тогда господином?

– - Купцом будешь, а господином нельзя. В господа царь жалует.

– - А кого царь больше любит -- купцов или господ?

– - Господ. Господа к нему ближе. У нас вон есть барин, он в Питер к царю ездит, а купец-то сам перед ним без шапки стоит. Господ царь крестами да палетами награждает, а купцам только медали да орлы.

– - А орлов где, на шее носят?

– - Не знаю… Медали так на шее. Отец говорил -- одному купцу царь чугунную медаль повесил, три пуда. И он без нее никуда показываться не мог… так и притворялся больным.

– - За что же?

– - Говорят, очень народ притеснял. Заводы большие, народу тыщи, а распорядку никакого.

– - Все хозяева народ притесняют.

– - Хозяева да еще мастера с приказчиками.

– - Трудно жить на фабриках! -- вздохнув, воскликнул Макарка.

– - Везде трудно -- и в лавке, и в трактире, и в ученье. У нас одного мальчика в пекарню отдали, а он взял да убежал. Отодрали его да опять послали, а он опять убежал. Так в подпаски и отдали.

– - В подпаски последнее дело.

– - Чем же, все равно… -- заметил Мишка.

– - Очень отпетые выходят; я с одним дорогой ехал. Вот угар!..

– - Угары и из фабричных выходят. Вон у Похлебкина брат. Здоров на бильярде играть, до чего доходит. То купцом нарядится -- часы, калоши, а то продуется, останется в одной рубашке.

– - Нет, -- мечтательно проговорил Макарка, -- а хорошо бы так устроить: кто бы где родился, тот там и жил. Кто в деревне -- тот в деревне, а кто в Москве -- тот и Москве.

– - Московского шпули мотать не заставишь. Поставь-ка вон господского сына к машинке да таску ему дай. Так его отец тогда велит и фабрику закрыть.

Солнце поднималось выше и выше. Становилось немного жарко. Мальчики поднялись и стали огибать кладбище. За кладбищем простор был еще больше -- виднелась река.

– - Пойдем к реке! -- поднимая голову, сказал Макарка.

– - Пойдем, -- согласился Мишка.

Они подошли к самому берегу реки; берег был песчаный; нога чувствовала, что песок еще не нагрелся после росы и покалывал подошву. Коричневая вода местами была гладкая, а местами струилась, и отражавшиеся в ней солнечные лучи играли, как живое золото. Кое-где по ней скользили лодки. На том берегу виднелась около воды сидящая группа людей, а другая группа шла по берегу, срывая цветущие травы. Стояли избы с тесовыми крышами, картофельные поля. Картофель уже взошел, и его темно-зеленые листья грядами тянулись по полю. Паслась белая лошадь, дальше бродило стадо коров. Все это напоминало деревню и заставляло усиленно биться сердце.

Оба мальчика стояли молча, глядя на открывавшиеся картины, и грудь у обоих высоко вздымалась, дышалось медленно и глубоко; оба они были расстроены, и им не хотелось говорить.

Макарка первый пошел по песку, Мишка покорно последовал за ним. Макарка заметил зеленый бугорок и свернул к нему. Опять они сели и стали глядеть на гладь реки.

– - Если покупаться? -- сказал Макарка.

– - Рано еще.

– - Чего рано, тепло ведь?

– - Тепло, да не время. Еще духов день не пришел.

– - А нешто до духова дня нельзя?

– - Нельзя. До духова дня на землю ложиться не велят. Земля еще не отошла, простудиться можно, а как простудишься, так и шабаш.

– - Вот, говорят, еще пить вприпадку нельзя. Горсточкой можно, а если приляжешь, то и вред. У нас говорили -- один мужик помер от этого.

– - А у нас сказывали, водяной за бороду схватил. Он нагнулся, а тот его -- как хвать!

– - Ну и что же? -- с загоревшимися от любопытства глазами спросил Макарка.

– - Окрестил его, тот и отпустил. Испужался как! Как кого с бородой увидит, так и закричит.

– - А старый мужик-то?

– - Старый, седой; тоже скоро и помер.

Ребят разобрала жуть. Оба забыли, где они находятся, и унеслись воображением в родные деревни, к стариковским сказкам и басням. Перед ними стали неясные теми, окружавшие их с первых шагов жизни, которые нагоняли жуткий трепет. Вдруг вдали послышался звук паровозного свистка. Ребята встрепенулись и повернули головы в ту сторону, откуда послышался свисток.

Налево через реку был большой железнодорожный мост, на него взбежал поезд и, громыхая так, как будто он наносил частые удары молотком по железу, быстро пронесся и скрылся вдали!

– - Вот, говорят, и на машинах есть… их ночью видят, -- сказал Макарка, неясно вспоминая слышанное где-то.

– - Известно, -- живо согласился Мишка, -- а то отчего же в них такая сила-то…

– - И куда это она понеслась? -- поглядывая в сторону убежавшего поезда, проговорил Макарка.

– - В нашу сторону, -- вздохнув, ответил Мишка.

– - Вот бы тебе сесть.

– - Не сядешь, должно!

– - А без денег можно по машине проехать?

– - Похлебкин ездил. Забьется под лавочку и лежит.

– - А если найдут?

– - Найдут, небось оттаскают, а то ссадят.

– - Теперь домой пешком ушел бы, -- решительно сказал Макарка и поднялся с места. Он поднял с песка круглый камешек и пустил его в реку; камень, щелкнув в воде, пошел ко дну.

– - Мы к Петрову дню поедем… нам велели.

– - А мне мать ничего не сказала, -- глубоко вздохнув, вымолвил Макарка.

Ребята отошли с песка и пошли опять по бугроватой луговине. Достали хлеба, стали его есть, прикусывая щавелем, что попадался на ходу. Убравши хлеб, они стали рвать бубенцы лугового мака и украшать свои картузы.

И долго они бродили по лугу, то присаживаясь, то опять поднимаясь. Время перешло за обед, а им все еще не хотелось возвращаться на фабрику. Но идти было нужно, и они пошли. Они обошли кладбище с другой стороны и стали подходить к шоссе. Кладбище, заросшее густыми лиственными деревьями, казалось волшебным островом -- столько было здесь зелени и тени.

– - Придем когда-нибудь сюда, -- сказал Макарка.

– - Придем, -- согласился Мишка.

Они выбрались на шоссе и взглянули вперед. Застава была далеко-далеко. Теперь им встречались уже идущие и едущие из Москвы. Между пролетками и шарабанами попадались маленькие лошади, простые телеги, загорелые мужики и бабы в платках. И вид этих подвод, напоминавших деревню, снова заставлял сильнее биться сердце.

Обратно ребята пошли не так уже бойко, не было давешнего оживления. Они мало говорили между собой, а когда вошли во двор фабрики, сейчас же разошлись. Мишка пошел в кучерскую, к отцу, а Макарка прошел к тетке.