Николай Печерский - Будь моим сыном

Ванята смущенно поднялся.

— Иди, иди! — подзуживал парторг. — Я тебе покажу, как тут ходить и подглядывать. Давай руку. Вот так... Куда же ты, леший! Тут цветы. Не видишь?

Ванята стоял в комнате перед Платоном Сергеевичем.

— Ты садись, — сказал парторг. — Вот сюда, на диван. Я, брат, тебя давно поджидаю...

— Шутите?

— Чего ради! Я в самом деле. Познакомились, сказал — будем дружить, а теперь и носа не кажешь...

— Так я же...

— Вижу, что ты... Садись, рассказывай.

Платон Сергеевич сел напротив Ваняты, смотрел на не­го, прищурив глаза. В щелочке между ресницами светились живые, быстрые зрачки.

— Так на чем же мы с тобой остановились? — спросил он и наморщил лоб, будто бы они и в самом деле давно на­чали и на чем-то прервали беседу.

— Маму обидели, — сдерживая дрожь в голосе, сказал Ванята. — Жаль смотреть даже. Я...

Платон Сергеевич накрыл руку Ваняты своей теплой, су­хой ладонью, строго и убежденно сказал:

— Не обижали ее, Ванята. Чего зря выдумываешь?

— Ага, не обижали! Прокурор вон приезжал, допыты­вался... Я знаю...

— Ну и что же, что приезжал? Такая у него долж­ность — проверять. Ничего же не подтвердилось. Хочешь при тебе прокурору позвоню. Звонить?

— Позвоните, если можно...

Парторг поднялся, подошел к накрытому красным ку­мачом столу. Повертел юркую ручку, подул в трубку и ска­зал кому-то далекому, засевшему на другом конце провода:

— Разыщите Тищенко. Знаю, что поздно. Из-под земли достаньте. Ладно? Ну спасибо, я подожду.

Положил трубку на место и сказал Ваняте:

— Сейчас найдут. Не переживай.

Телефон в самом деле вскоре зазвонил. Парторг встре­пенулся от резкого, пронзительного звонка, потянулся рукой к трубке,

— Здравствуй, товарищ Тищенко! Ты что же это — при­ехал, навел тут панику и ничего народу не объяснил. То есть как это объяснил? Почему же люди волнуются? Кто волнуется? — Парторг со значением посмотрел на Ваняту и добавил: — Есть такие... Не зря тебе звоню...

Платон Сергеевич переложил трубку к другому уху и, склонив голову, твердо сказал:

— Завтра на правлении колхоза субчика этого Трунова слушать будем. Вот-вот. Приезжай сам, поможешь разоб­раться... То есть как это нет времени? Найдешь, если за­хочешь, А то я ведь и в райком могу позвонить. Мне это ничего не стоит, Вот именно... До завтра, в общем, Будь здоров!

Платон Сергеевич положил трубку и, продолжая мыс­ленный разговор с прокурором, покачал головой.

— Времени у него, видите, нет! Черт знает что! Аж руки от злости дрожат. У тебя такое бывает? Вот видишь, я тоже за тобой замечал. Колючий ты какой-то, как еж. И Сотник тебе чем-то не угодил, и Пыховы... Так, брат, со всем светом перессориться можно.

— Я с Пыховыми не ссорился, Кто вам сказал?

Платон Сергеевич задвинул ящик стола, щелкнул клю­чом, подошел к Ваняте.

— Сиди, сиди. Сейчас проверим — еж или нет!

Он коснулся ладонью Ванятиной щеки, перешел на дру­гую, потрогал тонкими теплыми пальцами подбородок. Ва­нята невольно улыбнулся, посмотрел снизу вверх на пар­торга.

— Ну, что там?

— Странно! — сказал парторг. — Колючек еще нет. — И рассмеялся вместе с Ванятой. — Пошли ко мне чай пить, — пригласил он. — Конфетами угощу. Целый склад у меня. В больницу натаскали.

Ночь накрыла землю черной душной попоной. В избах светили во всю силу огни, собирались кучками, брели в оди­ночку по закраинам полей и где-то там, вдалеке, сливались с неярким блеском звезд. Парторг шел, обняв Ваняту, уга­дывая в темноте тропку.

— Ты, Ванята, смелей ходи по земле, — сказал он. — Мнет тебя жизнь, ломает, а ты держись. Так-то! Думаешь, зря я тебе рассказываю? Нет... Растет человек, и ему про все надо узнать — и про жизнь и про смерть. Хитрить нам и в кошки-мышки играть нечего. Верно? Какая твоя точка зрения?

Ванята молчал. В вопросах парторга уже были готовые ответы, а придумать что-нибудь свое он не умел. Кстати, они уже подошли к дому парторга, и разговор погас сам собой.

Платон Сергеевич жил в маленьком рубленом доме. Кро­вать возле стенки, стол с кучей книжек и бумаг, диван; на стене висела на длинном ремне полевая сумка и, наверно, уже просто так, для вида — бинокль.

Парторг усадил Ваняту, а сам начал готовить угощение. Ванята разглядывал украдкой нехитрое холостяцкое жи­лье — крохотный приемник на тумбочке, стакан с тремя красными гвоздиками, корявая морская ракушка, фотогра­фии в фанерной, затейливо выпиленной лобзиком рамке. На карточке была снята женщина в белой, по-крестьянски по­вязанной косынке, девочка с кружевным воротничком и мальчишка с круглыми, озорными глазами.

— Кто это? — спросил Ванята.

Платон Сергеевич поставил на электрическую плитку чайник, подошел к Ваняте.

— Это мои... это — жена, это — Федюха, а это — Наташа. В сорок третьем снимались. Последняя карточка...

— Они погибли?

Платон Сергеевич вздохнул. Поправил красные цветочки в стакане с водой.

— Нет больше их. На могилу сегодня ходил. Гвоздики оттуда принес. Теперь мы как будто бы все дома, с этими цветочками — и жена, и Федюха, и Наташа...

Долго он стоял молча за спиной у Ваняты. Видимо, то­же рассматривал фотографию, что-то вспоминал. Потом ушел в угол, где стояла на табуретке электрическая плит­ка, фыркал чайник, собирая под крышкой горячий пар.

Платон Сергеевич принес на стол чашки, положил не­початую коробку конфет.

— Сейчас мы с тобой попируем. Потерпи чуток.

Он ушел к шкафчику с бугорчатым матовым стеклом на дверцах, озабоченно зазвенел там ложками, ножами, ото­двигал и снова закрывал ящички. Потом обернулся к Ваня­те, растерянно развел руками.

— А ты знаешь что? Трагедия у меня, брат...

— Что такое? — спросил Ванята.

— Хлеба нет. В магазин сбегать забыл. Понимаешь?

Ванята рассмеялся.

— Ну и пускай! Без хлеба даже лучше. С конфетами!

— Ты думаешь? Ну конечно. В конфетах, по крайней мере, глюкоза. Как это ты догадался?

Платон Сергеевич открыл еще раз шкафчик, полез рукой в какой-то дальний угол и радостно воскликнул:

— Эврика! Нашел!

Он обернулся к Ваняте и показал ему черный, скрючен­ный сухарь.

— А ты говоришь! Эх, ты! Сейчас мы нажмем на этот провиант. Верно?

Платон Сергеевич переломил сухарь, положил по кусочку в каждую ладонь, спрятал руки за спину, поколдовал минутку и протянул Ваняте крепко сжатые кулаки.

— Выбирай. В какой руке?

Ванята ударил ладонью по правой. Платон Сергеевич быстро разжал кулак и подал Ваняте обломок сухаря.

— У тебя больший, — огорченно сказал он. — Мне всегда не везет. Хоть лопни!

Платон Сергеевич сел рядышком, положил в рот свой су­харь, громко хрустнул.

— А вообще, Ванята, ты это правильно заметил: не на­до никогда падать духом.

Ванята тоже взял сухарь в рот, разгрыз на мелкие части.