Радий Погодин - Земля имеет форму репы (сборник)

Милиционер товарищ Марусин тоже смотрел на рисунок. «Что-то здесь не так, — думал он. — Не мог Вовка нарисовать это. Он бы матросов нарисовал с гранатами или парашютистов. Может, картинку зеленой водой побрызгать?»

Зеленая вода хоть и плескалась в бутылке и приятно булькала, но не выливалась — пахло от нее жаждой.

Тогда собрал милиционер товарищ Марусин свою специальную хорошо натренированную силу воли в кулак. Известно, что специальная милиционерская хорошо натренированная сила воли пересиливает всякую ворожбу, волшбу и всякое колдовство.

Сошла с глаз товарища Марусина волшебная пелена, и увидел он, что рисунок прекрасен, и понял он руку гения.

Защипало у него в носу. Захотелось ему показать лицо сфинкса старым мастерам, тоскующим в больницах и санаториях.

— Пусть он поспит, — сказал милиционер товарищ Марусин, кивнув на Вовку. — Не будите его. Наверное, ему туго пришлось. Картинку я, с вашего разрешения, возьму на время…

…А старые мастера в Новгороде смерти ждут — совсем иссохли. Их, сердечных, из всех больниц в один санаторий перевели — имени Марфы Посадницы.

Борются за их жизни врачи, медицинские сестры и санитарки. Обставили стариков телевизорами, обложили газетами, чтобы они читали, смотрели и слушали международные новости и про футбол. Даже пиво дают на обед и на ужин. Старухам тоже телевизоры выдали, чтобы фигурное катание смотреть и многосерийные кинофильмы. Дают старухам мороженое, пирожное, пастилу, потому что старухи большие сластены и лакомки.

Но не едят ничего мастера и телевидением не увлекаются. Молчат.

Тихо так в санатории Марфы Посадницы.

И вдруг однажды самый старый мастер Федор Андреевич шепчет:

— Слышите? Сердце мое бьет, будто колокол. Так оно только единожды билось — тогда я молодым парнем был и впервые увидел старуху свою — она тогда тоже была молодой девушкой.

— Наверно, «курносая» за нами пришла, — сказал другой мастер. — Пора бы ей.

А тут входит в палату милиционер товарищ Марусин.

— Здравствуйте, — говорит. — Извините за беспокойство. У меня к вам вопрос. Думаю, только вы на него мне сможете ответить.

Достал милиционер товарищ Марусин из своей милицейской сумки бумагу странную с нарисованной головой сфинкса.

— Кто бы это мог нарисовать? — спрашивает. — И когда?

И подает рисунок самому старому мастеру Федору Андреевичу.

Федор Андреевич долго на рисунок смотрел.

— Вот, — говорит, — почему у меня сердце-то колотилось. Я ее издалека почувствовал. Пробилась к нам, значит. Кто-то нам, значит, ее посылает, чтобы «курносую» отогнать. Откуда-то издревле. Кто-то за нее, значит, жизнь отдал…

— Кого вы имеете в виду? — спросил милиционер товарищ Марусин.

— Красоту рукотворного мастерства, — ответил Федор Андреевич. — Сейчас я очки найду. Хочу на нее пристально посмотреть.

Сначала он на кровати сел. Потом на пол встал. Потом очки в тумбочке нашел и к окну подошел.

— Рисовал это большого таланта гений. Рисовал тогда, когда в сфинксов верили. Потому что без полной веры так нарисовать даже гению невозможно.

Федор Андреевич передал рисунок другим мастерам. И каждый из них, посмотрев на сфинкса, принимался очки искать, пить от волнения клюквенный морс и пиво. Один старый мастер, еще недавно совсем бездыханный, даже песню запел дребезжащим тенором.

Пошел милиционер товарищ Марусин по всем палатам. Везде то же целебное действие, те же слова. А уж как к нему этот рисунок попал, милиционер товарищ Марусин не рассказывает, мол, это большая милиционерская тайна.

Когда товарищ Марусин пришел к Попугаеву Вовке, чтобы возвратить драгоценный рисунок и попросить Вовкину маму беречь его как зеницу ока, случилось вот что.

Входит он, а мама Вовкина вся в слезах. Слова сказать не может, но все же чаю ему предложила.

И протягивает Вовкина мама милиционеру товарищу Марусину телеграмму от мужа. «СО СВЕЖИМИ СИЛАМИ ЗА УЧЕБНИКИ ТЧК ЦЕЛУЮ ЗАВТРА ПРИЕДУ ТЧК»

— Поздравляю, — сказал милиционер товарищ Марусин, возвращая Вовкиной маме и телеграмму и драгоценный рисунок. — Это хорошо.

— Чего же хорошего? — сказала Вовкина мама, заплакав. — Нету Вовы. Нет моего сыночка ненаглядного. Умницы моего. Золотка. Он исчез.

Проводила Вовкина мама милиционера товарища Марусина в Вовкину комнату.

— Я тут ничего не трогала. Ждала вас. Я же знаю из литературы, что на месте происшествия ни к чему прикасаться нельзя.

Милиционер товарищ Марусин подошел к дивану. На подушке, где осталась ямка от Вовкиной головы, лежит оплавленная огнем закопченная хоккейная маска. Товарищ Марусин одеяло отбросил — в изножии кровати лежат тоже обгорелые ныряльные ласты. «Это они в тот раз обгорели, — подумал товарищ Марусин, — когда я у волшебной колонны стоял…»

И одежда Вовкина на месте, и валенки, что Яшка Кошкин Вовке принес.

Сел милиционер товарищ Марусин к столу. Задумался.

На столе бутылка стоит с зеленой водой.

Вдруг почувствовал милиционер товарищ Марусин — запахло солнечными можжевеловыми полянами, белыми боровыми грибами, земляникой и ландышем.

— Эх, Маков Цвет, Маков Цвет, — тихо сказал товарищ Марусин, — хоть вы и волшебница и как бы даже не существуете, но могли бы прийти рассказать нам о своих методах, опытом поделиться и вообще помочь. Устаем мы — не знаем многого. Я имею в виду инспекторов милиции по работе с детьми и гражданами старческого возраста.

И так захотелось милиционеру товарищу Марусину туда, где сказочные холмы, где таинственная и премудрая царевна-лягушка, где Кащей Бессмертный и царь Горох. Туда, где волшебное обыкновенно, как в Новгороде телефон.

Взял милиционер товарищ Марусин бутылку с зеленой водой, вспомнил о первом «А» классе, полном решимости и надежды, и пошел, пообещав Вовкиной маме, что в конце концов все устроится.

А Вовка снова был там, под палящим солнцем пустыни в старинном городе Фивы. У подножия неподвижного сфинкса.

Нет, не услышал он зова последней надежды. Просто сердце его толкнулось туда, где остался его Полувовка. Защемило Вовкино сердце в предчувствии беды. Возникла, как возникает отвага, забота помочь Полувовке. Сейчас же. Сей миг.

И вот сидит уже Вовка на лапе сфинкса.

Под сфинксом, завернутый в белый лен, покоится скульптор. Они с Полувовкой в тот же вечер, перед новолунием, прокопали под сфинксом траншею и уложили туда художника. На грудь ему положили дощечку с надписью: «Пал смертью храбрых». Засыпали песком и следы заровняли.