Вадим Фролов - Что посеешь

— Пе…

— …тя…

— …ку…

— …да?..

— Втулки, втулки и только втулки, — сказал какой-то толстый и небритый дядька Батурину-старшему.

— Я понимаю, — сказал Батурин-старший, — тебе план — хоть лопни. А какого лешего я свой станок буду загружать этими втулками? Обидно…

— Тебе еще больше обидно будет, если цех прогрессивки не получит.

— Последний раз! — в сердцах сказал Степан Александрович и яростно нажал кнопку.

Станок урчал, снимая тонкую, синюю, завивающуюся спиралью стружку, поливал деталь мутно-молочной водичкой, чтобы не перегрелись резцы, отодвигал в сторону стружку, чтобы она, не дай бог, не поранила токаря, вел резец с положенной скоростью, чтобы деталь вышла блестящей, гладкой и никакой контроль не мог придраться к токарю — С. А. Батурину, который на нем работал вот уже пять с лишним лет.

По одной линии с этим станком, твердо упираясь в бетонный фундамент, окруженный кафельным в клеточку полом, стояли другие светло-серые гладкие станочки. А за ними пожилые, средних лет и даже совсем молодые рабочие.

Петр Батурин смотрел, как из-под резца выходит гладкая сверкающая короткая втулка, как все еще сердитый отец снимает готовую деталь, оглаживает ее пальцами и ставит на столик рядом со станком. Из железного ящика брал корявую черную заготовку, закреплял ее в патроне, снова пускал станок, и тот опять начинал петь свою рабочую песню, и снова вилась-завивалась сине-зеленая стружка, и снова все повторялось сначала. И быстро рос на столике блестящий строй этих самых втулок.

«Ну и ничего сложного, — думал Петр. Денек постоял бы, а потом и сам бы смог. Простая работенка. Скучновато в общем…»

— Пап, а ты почему не меряешь? — спросил он, заметив, что многие токари, снимая деталь, тщательно измеряют ее какими-то скобками или другим инструментом и только тогда ставят ее либо на столик, либо опять закрепляют в патроне, а иногда с досадой бросают в металлическую корзину.

Батурин-старший усмехнулся.

— А я на глазок. У меня глаз-алмаз.

Петр недоверчиво хмыкнул.

— Нет, конечно, не на глазок, — сказал уже серьезно Батурин-старший. — Просто я станок знаю. Точный у меня станочек, — и он похлопал ладонью по теплой станине, как хлопают по шее хороших лошадок. — Вот смотри, — он показал на какие-то рукоятки и выключатели. — Вот здесь я устанавливаю все нужные размеры, допуски, скорости вращения и подачи, а станочек все делает сам. И я ему верю. Понял?

— Понял, — сказал Петр. — А ты-то сам что делаешь?

— Как что делаю? — удивился отец. — Работаю.

— Ставишь да снимаешь?

Батурин-старший крякнул.

— Ишь ты, — сказал он. — Много ты понимаешь! Семеныч! — окликнул он проходившего мимо толстого и небритого дядьку. — Семеныч, объясни-ка ты моему парню, что это за втулки. А то он считает, что я даром хлеб ем.

Семеныч вскользь посмотрел на Петра, вынул из кармана комбинезона сложенный вчетверо чертеж и дал его токарю.

— На завтра тебе — вот.

Степан Александрович вытер руки ветошкой, осторожно развернул чертеж, внимательно посмотрел на него и присвистнул.

— Управишься? — спросил мастер.

— Подумаю, — сказал Батурин-старший. — По-о-одумаю.

— Думай, — сказал Семеныч и крепко взял Батурина-младшего за плечо. — Пошли.

— Куда? — спросил Петр.

— На кудыкину гору. Не мешай работать. Идем.

И они пошли.

— Ты думаешь «втулка, втулка» — говорил Семеныч. — А без этой втулки ни одна машина не пойдет — это раз. А два, чтобы эти втулки так точить, как твой батька точит, надо пуд соли съесть. Точность — и проверять не надо. Мне эти втулки к завтрему во как, — и он провел ребром ладони под подбородком, — во как нужны! Ну, пошли. Часок у меня есть.

Ходили они вначале по этому — механическому цеху, потом пошли в кузнечный, побывали в литейном — мартеновском, а под конец зашли в сборочный. Что там увидел Петр Батурин и что он услышал от толстого мастера Семена Семеновича, я вам рассказывать не буду. Для этого нужно написать целую отдельную книгу. А если вам, дорогие читатели, интересно, то сходите на завод сами. Посмотрите, пощупайте только что вышедшие из-под резца еще горячие детали, поудивляйтесь умным и ловким машинам и еще более умным и ловким людям, которые эти машины делают и на этих машинах работают.

…С завода Батурины шли вместе.

— Ну как? — спросил старший.

— Ничего, — сказал младший. — Прилично.

— Ну то-то, — сказал старший. — Слушай, а что у вас в школе мастерская и верно плохая?

— Говорят, — равнодушно сказал Петр.

— «Говорят», — передразнил его отец. — А сам-то не видел?

— Не.

Дома Петр сразу вспомнил о таинственном письме. Он выгреб из кармана записки и белый листок бумаги. «Аллюр три креста». Подогреть, что ли?

На кухне Батурин включил газ и развернул над ним листок. В душе он посмеивался над собой: как же, жди — проявится. Он подержал листок над огнем, перевернул его и изумился: на белой поверхности проступили отдельные светло-коричневые буквы. У Батурина затряслись руки, и он чуть не сунул листок в огонь. Запахло начинающей тлеть бумагой, и четкими темно-коричневыми буквами выступил текст:

«Горе тебе, о Петр Батурин!

Ибо ты забыл что:

1. Морковка впереди осла сильнее, чем палка сзади;

2. Барабан может заглушить оркестр, но не может его заменить.

Чтобы искупить свою вину, ты должен: выйдя из дому, пройти 1000 шагов на запад, потом 500 шагов на север. На том месте, куда упадет тень самой высокой сосны в тот час, когда эта тень будет самой длинной, ты найдешь самый большой камень, поднимешь его, пройдешь с ним 300 шагов на северо-запад и под старым пнем найдешь то, что ищешь.

И не смей ночью варить в медной кастрюле черного кота!

Всё.

Боб-Железный Крючок»

— Ха! — сказал Петр, прочитав письмо. — Шуточки! Чепуха какая-то! Какой еще кот?! Так я и буду таскать камни! Ишь, чего захотели!

За обедом Петр был очень рассеянным и на вопросы Марии Ивановны отвечал невпопад.

— Ты не заболел ли? — озабоченно спросила она.

— Спасибо, — ответил Петр.

Батурина-мама испуганно посмотрела на Батурина-папу. Тот подмигнул ей и шепотом сказал:

— Он у меня на заводе был. Думает.

Батурина-мама недоуменно пожала плечами.

— Ну, я пошел, — сказал Петр, глянув на будильник.

— А уроки? — строго спросила Мария Ивановна.

— Попозже, — сказал Петр и выскочил за дверь.

Выйдя из парадной, он остановился. Навстречу ему шел, что-то напевая себе под нос, профессор Орликов.

— Здравствуйте, — сказал Петр. — У вас случайно нет… медной кастрюли? Тьфу! Я хотел спросить — паяльной лампы?