Ольга Русанова - Сестры

Женя сидела рядом с водителем и вертелась во все стороны. Она то смотрела вперед, то прижималась к правому боковому стеклу, то подвигалась влево.

Водитель Вася Павличенко не выдержал:

— Катя, да не ерзай ты, непоседа!

Сержант Павличенко всегда называл ее Катей. Он либо забыл, либо совсем не знал, что еще года три назад Жене пришлось изменить имя и фамилию.

— Не буду! — Женя замерла.

Но через минуту все началось снова, она никак не могла успокоиться.

Немудрено! Она привыкла видеть за окнами машины изрытые снарядами поля, черные пожарища деревень, мосты со взорванными пролетами… А сейчас навстречу ей неслись многоэтажные, красивые дома, сады, парки, длинные корпуса заводов с дымящимися высокими трубами. И сидела Женя не в дребезжащем, обжитом, точно родной дом, автобусе с полустертой загадочной надписью:

ПЛ… МАЯК… КУРС… ЗА…

Нет, она сидела сейчас в щегольском светлосером «опеле», который бесшумно мчался по широкому укатанному шоссе.

— Дядя Саша, — обернулась Женя, — это уже Москва? Да?

— Москва, Москва! — ответил сидевший позади майор. — Самая настоящая.

Москва!.. Женя мечтала о ней в лесу, в тесных землянках, на привалах у костра, во время долгих переходов. Сколько рассказов о ней наслушалась и в отряде и на фронте! И вот теперь наконец-то она видит шумную, нарядную, залитую солнцем Москву. Как тут усидишь на месте!

А машина тем временем миновала мост, широкую улицу и очутилась на площади.

— Арбат, — сказал Вася, не поворачивая головы.

— Арбат? — Женя тихонько засмеялась.

Какое смешное название! Арбат-горбат!.. «Что это значит?» — хотела было спросить Женя, но не успела. Она заметила круглое здание с колоннами. Вот так дом! Ни одного окошка, зато много больших стеклянных дверей. Над странным зданием — огромная буква «М».

— А это метро, да, дядя Саша? Метро?

— Выходит, что так, — улыбнулся майор.

Машина свернула.

Вася, очевидно, давно не был в Москве, потому что «опель» долго петлял в улицах и переулках, пока не остановился у подъезда трехэтажного дома.

Майор вышел из машины. Это был немолодой худощавый человек с чуть заметной сединой на висках.

Женя выскочила вслед за ним и сразу же увидела небольшую квадратную вывеску из толстого черного стекла. На ней холодно поблескивали золотом крупные прямые буквы:

Московский городской отдел народного образования

— Здесь! — сказал майор и оглянулся на Женю.

Она сейчас была похожа на человека, собравшегося в далекий путь. Впереди что-то новое, неизведанное. Оно и манит, и радует, и тревожит…

И майор, ожидая нелегкой минуты прощанья, шагнул на ступеньку крыльца, точно на перрон вокзала:

— Пошли, Катюша.

Он вздохнул, взял Женю за руку, и они вошли в подъезд.

Машину немедленно облепили ребятишки. Они с любопытством разглядывали фары, дышали на тупой никелированный нос, гладили широкие закругленные крылья.

— Трофейная!

— Ого, «опель адмирал»!

Вася стал терпеливо объяснять, что «опель» этот принадлежал немецкому генералу и был захвачен вместе с его владельцем еще под Минском.

Возможно, мальчишкам удалось бы выудить и другие, не менее увлекательные подробности, но с крыльца уже сбегала Женя. За ней медленно шел майор.

— Вася, вот и бумажка! — крикнула Женя и протянула водителю бумагу со штампом отдела народного образования. — Правда здорово? Видишь: Ев-ге-ния Максимова… А написано-то как красиво!

— Чудно́! — сказал сержант. — Вошла Катя, а вышла Женя.

— Да по-настоящему-то я Женя!

И она с шутливой важностью откозыряла.

— А ты, Катюша, теперь отвыкай от военных замашек, — проговорил майор, усаживаясь в машину. — Они тебе больше не подходят.

Женя нахмурилась.

Перебивая друг друга, ребята объяснили водителю дорогу. Окруженный мальчишками автомобиль медленно тронулся, завернул в узкий, кривой переулок и через несколько минут очутился на улице Горького.

Вот где простор!

Вася включил третью скорость, и «опель» стремительно понесся под гору, мимо высоких новых домов.

— Павличенко, ты что, в комендатуру захотел? — спросил майор. — Спешить некуда. Ты вот лучше Кате Москву покажи.

Женя смотрела прямо перед собой. Тяжелая, черная туча заслонила голубое небо. Пошел дождь. На мостовых запузырились лужи, вдоль тротуаров помчались мутные ручьи. Дома со статуями, стрельчатыми башенками, еще недавно освещенные солнцем, стали темными, мрачными.

Помрачнело и у Жени на душе. Она думала о том, что сейчас ей придется расстаться с друзьями. Надолго, очень надолго: дивизию дяди Саши переводят неизвестно куда, может даже на Дальний Восток. Его недаром называют «Дальний» — до него тысячи и тысячи километров.

Оживилась Женя лишь на Красной площади:

— Кремль!

Женя опустила боковое стекло, и мелкие брызги полетели ей в лицо, на растрепавшиеся волосы. Сквозь серую кисею дождя она увидела Спасскую башню с большими золотыми часами, красный флаг над куполом дворца, стройные голубые ели вдоль старой зубчатой стены. Полированным гранитом блестел величественный, строгий мавзолей. Все было точь-в-точь как на картинках!

— Дядя Саша, отсюда товарищ Сталин говорит, да?

Несмотря на хлеставший по лицу косой дождь. Женя все больше высовывалась в окно.

Майор тоже не отрываясь смотрел на Кремль и в раздумье, тихо произнес:

— Это точно, товарищ майор, — отозвался Павличенко.

Машина повернула в тесную улицу. Дома здесь были старинной, каменной кладки. Женя удивилась, увидев невысокий домик с толстыми стенами, крошечными окнами и железным резным петухом на крыше.

— Боярские хоромы, — щеголяя знанием Москвы, объяснил Вася. — Здесь когда-то боярин жил.

Снова замелькали шумные площади, оживленные улицы и проезды.

— Да, Катюша, — проговорил сержант, — не скоро я тебя опять покатаю. Вот товарищ майор шутит, что мы на Камчатку уедем. А кто знает, может и впрямь отправят нас куда-нибудь за тридевять земель — к Тихому океану, во Владивосток…

Глаза Жени наполнились слезами. Потихоньку, чтобы никто не заметил, она смахнула их рукой.

Обгоняя трамваи, «опель» сердито загудел и свернул на широкое Садовое кольцо.

Женя придвинулась к водителю, осторожно потянула его за ремень и шопотом сказала:

— Вася, газани, чтоб с ветерком, на все девяносто километров!

— Что ты, Катюша, нельзя! Порядок в Москве строгий. Милиционер остановит, неприятностей не оберешься! — Он показал на желтый кружок, висевший над улицей: — Видишь, знак — скорость пятнадцать километров.