Владислав Бахревский - Футбол

Из живописного цеха Афанасий Дмитриевич повел нас в кладовую, где хранился старый фарфор, росписи знаменитых мастеров. Глаза разбегались. Буденный на коне, колхозница, девочка с козликом, гоголевские «Мертвые души», птицы и рыбы, древнерусские терема, росписи, сверкающие, как зимние узоры на окнах, и живые, ласковые, словно подснежники. Полыхало золото, цветы рассыпались по сервизам, как по летнему лугу, — и вдруг совершенно ни на что не похожее. Блюдо. Белый овал, в центре другой. Роспись матовая, но тревожная. Вверху месяц, слева вода, справа причудливый берег. Человек с гуслями на одной стороне, на другой — лунные девы, выходящие из воды.

— Это, наверное, Садко, — догадался я.

— Верно, — сказал Афанасий Дмитриевич. — Это «Садко». Блюдо Врубеля.

Домой мы возвращались поездом. Еще не было одиннадцати, еще весь день был впереди, а мы насмотрелись уже такого, что на всю жизнь запомнится.

Мне нужно было выходить на третьей остановке, а всем крутовским и Георгию Матвеевичу на четвертой.

Я вышел, и сердце у меня сжалось. Вот и закончился поход. Ребята, ставшие родными, уже опять чужие.

Я поплелся домой и шел очень долго, нога за ногу, вдоль реки, потом по мосту, мимо «Зорьки». Пришел домой к концу обеда.

Да только я быстрый едок. Чай пил со всеми. В окошко стукнули. За канавой Вава и Егор махали мне руками. Я вышел.

— На Самомазку сегодня играем. Постоишь за нас? — спросил Вава.

Это было не придумать как хорошо, но играть мне совершенно не хотелось. Ноги были ватные и руки ватные. Мне хотелось лечь и заснуть.

— Я только что из похода, — объяснил я Ваве свое замешательство. — Как бы не подвел.

— Не подведешь! — Вава верил в меня, и это тоже было приятно.

— Надевай свитер — и пошли, — сказал Егор. — Я после тренировки и то иду.

Я удивился:

— После какой тренировки?

— А ты не знаешь? — в свою очередь удивился Вава. — Он теперь за «красных» играет, в юношеской.

Вот это была новость!

— Пошли, — сказал Вава. — Без тебя мы проиграем.

Я побежал за фуфайкой и кепкой, чтоб от солнца козырьком глаза загораживать.

Играли возле моста. Поле здесь было зеленое, свежее. В разливы река затопляла берег и удобряла землю илом, Играли по времени, с судьей. Среди болельщиков за бровкой поля увидал Коныша. Стал следить за ним — за кого болеет. Болел он все-таки за нас. Самомазка — самая большая казарма — футболом славилась, но мы себя в обиду не давали. Забить им никак не могли, но и сами гола не пропускали. Мне показалось, что в нападении у нас ничего не ладилось из-за Егора. Подняв локти на уровень груди, он, расталкивая защиту, продирался к воротам в одиночку и всякий раз терял мяч. Потеряв раз, другой, он теперь норовил ударить соперника по ногам, тогда игроки Самомазки тоже стали калечить наших. Судья свистел, а Егор не унимался. Он и мяча-то по-честному не мог принять, подыгрывал себе руками. Судья обмана не видел, а игроки Самомазки видели и заводили спор с судьей. Судья штрафовал спорщиков. Егор подмигивал нам, и было видно, что он игрой доволен. Нет, это был не наш Егор, Егора подменили. Аут он выкидывал не с того места, где ушел мяч, а обязательно шагов на десять приблизившись к воротам противника. Ни одного штрафного он тоже не пробил по совести: хоть на полметра, но выкатит мяч вперед.

В перерыве между таймами Вава сказал ему:

— Ты брось свои штучки.

— Лапти! — усмехнулся Егор. — Так все стоящие футболисты играют, мастера.

— Вот и играй в бе-бе со своими мастерами, а у нас игра честная, — обрезал Егора Толяна.

Но Егор нас не послушался. Только начали игру с центра, он умудрился заехать локтем игроку Самомазки в живот. Судья ничего не заметил и свистка не дал, но Вава, к которому мяч отскочил под левую ногу, а до штрафной площадки метра не было, поймал мяч руками и, серый от гнева, сначала пошел, а потом погнался за Егором.

Егор убежал на мост и оттуда кричал нам:

— Лапти! Вам футболистами никогда не быть, потому что лапти!

— А мы и не будем такими футболистами! — закричал я ему. — Лучше совсем не играть, чем играть по-твоему.

— Лапти! Чистюли! — надрывался Егор. — Дураки!

Вава наконец отдал судье мяч.

— Мы без одного будем играть.

Ребята из Самомазки не согласились.

— Возьмите кого-нибудь из своих, а если нет, из наших.

— Коныш! — крикнул Толяна. — Иди играть.

— Вставай в ворота, — помахал я ему.

Но Коныш побежал вперед, в нападение.

Толяна погрозил мне пальцем:

— Яваня, не шебуршись. На тебя вся надежда.

И тут я сплоховал. Это всегда так бывает: похвалят раньше времени — тотчас все и пойдет наперекосяк.

Ударили по моим воротам издалека, метров с тридцати. Мяч шел навесной, хитрый, я всего-то сделал один неверный шаг навстречу, а пришлось прыгать, тянуться за голову… Я все-таки зацепил мяч кончиками пальцев, и он, потеряв уже силу, послушался, изменил полет и перелетел над планкой. Самомазка получила право на угловой. Я отошел к задней стойке. И тут прямо передо мной, глядя мне в лицо, встал их игрок. Челка косая, губа нижняя отвисла. Я закрутил головой, чтобы проследить разбег и удар подающего мяч, сделал шаг влево, но косая челка опять закрыла мне обзор.

Я отступил в ворота, и он — в ворота. В это время мяч взлетел в воздух, я хотел обежать преследователя стороной, но он толкнул меня плечом, и в следующее мгновение мяч врезался в сетку и упал к моим ногам.

Судья засвистел и показал на центр.

— Не считать! — Ко мне подбежал девятый номер, тот, кто заколотил гол, забрал у меня из рук мяч. — Не считать! Вратаря в ворота без мяча затолкали. Блокировка!

— Было дело! — согласились игроки Самомазки. — Чемеркин вратаря затолкнул.

— Ну, как хотите! — сказал судья. — Пусть тогда свободный пробивают.

«Вот она какая, Самомазка, дом ткачей! — ликовал я. Мне сразу вспомнился тот рабочий, который не испугался дать по шее главарю шпаны. — Справедливые люди живут в Самомазке. Потому что рабочие».

Мы проиграли в тот раз. Но не было обидно. И никто из наших на дядю не кивал. Все было честно. Сильная команда, сыгранная. Ну и мы тоже не из слабаков. 3:2 — счет мастерский.

Во что превратился мой старый атлас! Все его моря, все горы, низменности и острова исчерчены фиолетовыми чернилами. Это пути странствий. Любимая и тайная игра. Конечно, можно бы и не пачкать карты, но мне нужна реальность, хотя бы ее призрак. Вот я плыву — ручка моя плывет, оставляет след — по Азовскому морю. Сколько уже по нему этак хожено, сплошная клякса, а не море. Упрекаю себя за слабость, но не могу от нее отказаться. Черное море, Мраморное, Эгейское, Средиземное, Суэц, Красное, Аденский пролив, Аравийское море, Индийский океан, остров Цейлон…