Владислав Крапивин - Путешественники не плачут

Он не откликнулся, чтобы не вступать в неприятный разговор.

— Спит, — сказал Потапов. — Давай еще по одной. У меня во фляжке есть. И на боковую…

— А чай?

— Да аллах с ним. Сними, чтоб не выкипел.

Они звякнули алюминиевыми стаканчиками. Потом дядя Витя подошел к Володьке, сунул ему под голову свернутую куртку, бросил на него жесткий тяжелый плащ.

Володька дышал ровно и тихо.

— Не простынет? — спросил Потапов.

— Да что ты… Тепло, как в печке… — Дядя Витя помолчал и немного виновато объяснил: — Куда его было девать? Пришлось взять. А то он из-за этой чертовой собаки совсем извелся.

— А что с собакой?

— Да так… Притащил откуда-то пса. Не собака, а пугало. Жрет, между прочим, как корова. Татьяна меня совсем заела… Ну, я с неделю терпел, потом сказал Андрею. Он ее увел в карьер и хлопнул из винтовочки…

«Не двигайся, — сказал себе Володька. — Теперь все равно». Он с удивлением почувствовал, что не хочется плакать, кричать, обвинять в предательстве.

Дядя Витя и Потапов забрались в палатку. Поговорили и затихли. Донесся булькающий храп.

Володька, не открывая глаз, повернулся на спину. Сейчас он не думал о своих взрослых попутчиках. Он думал о карте.

Стало чуть прохладнее. Ночь пахла осиновыми листьями, золой костра и близким дождем. Похоронно кричала незнакомая птица. Дрогнул воздух: где-то в страшной дали шел тяжелый самолет. «А у Юрика брат — бортрадист», — неожиданно подумал Володька. И почему-то именно эта посторонняя мысль помогла ему все решить до конца.

Приняв решение, он открыл глаза.

Сквозь дымку душного неба пробивались звезды Медведицы. Володька скользнул глазами по краю «ковша» и увидел бледное пятнышко Полярной звезды. Тогда он встал, поправил пояс и застегнул куртку.

Неслышно двигаясь, Володька взял ведро и выплеснул воду в догорающее пламя. Костер взорвался негодующим шипеньем. Взметнул вихри золы и дыма. Но тут же огонь совсем обессилел, пробежался по пунцовым головешкам и пропал. Володька ногами раскидал недогоревшие ветки и угли. Он не боялся, что проснутся дядя Витя и Потапов. Они слишком откровенно храпели, уверенные, что ничего не может случиться.

Ночь стала совсем глухой, непроглядной. Была только темнота и красная россыпь углей. Они горели, как непонятные письмена на черной странице. Словно какой-то кроссворд, нарисованный огненным пером. Володька подумал об этом и вспомнил, что сделал еще не все.

Он отыскал головешку покрупнее и при ее свете содрал с березового кругляка полоску коры. Кончиком ножа, на котором сидела рубиновая искра, он нацарапал на бересте:

Я УШЕЛ СОВСЕМ

Подумал и добавил:

В КРЮКОВО

Он был уверен, что прежде чем поднимется шум и перекроют дороги, попутный грузовик домчит его до дальней стройки.

Потом Володька ножом пригвоздил записку к пню, сбросил с пояса ножны, отвернулся от углей и стал смотреть на север.

Сначала в глазах плясали зеленые горошины, затем спустилась темнота. И наконец из ночи смутно выступили березовые стволы.

Тогда, словно в темные, но знакомые сени, Володька шагнул в лес.

Рисунки Н. Мооса