Борис Раевский - По следам М.Р.

Вид у пустых комнат был совсем нежилой. Счастливый Витя не замечал этого, но Генька поежился.

«Все вокруг уже въезжают, — мелькнуло у него, — а они…» И сразу сообразил:

«Надо застолбить! Как у Джека Лондона…»

Словно в подтверждение его слов с лестничной площадки донесся обрывок разговора:

— … приехали, а в квартире-то другие живут.

— Ордера, значит, перепутали. Это — бывает…

Генька встревожился:

— Вы когда будете переезжать?

— Не знаю. Мы еще… — Витина мама замялась.

— Тогда пусть Витя здесь постережет, а мы с вами… Я знаю, где у мамы сегодня стоянка…

Через три часа Генька с Витей и Олей (захватили по дороге!) вытаскивали из багажника и с сидений «Волги» привезенные вещи. Так как собирали их второпях — что поменьше и полегче, — то новая квартира Мальцевых оказалась в тот вечер обставленной очень странно: полочки для книг, Витины лыжи, вешалка и ни одного стола и стула. А на голой стене — фото отца из «Боевого знамени»,

Но Генька доказывал: главное — застолбили!

На обратном пути Оля хмурилась:

«Значит, Витя и в школу другую перейдет. И все. Прощай!»

Она покачала головой.

«Вот всегда так. Пока человек на соседней парте — как-то не замечаешь, какой он… Витю мы и «тряпкой», и «нытиком» — и как только не дразнили!

А вот уезжает — и чувствуешь… Все-таки семь лет вместе. И когда Рокотова искали. И с этой пушкой…

Уезжает Витя… Совсем уезжает».

Поезд еще не подошел, а узкий перрон был уже забит народом. Генька с Николаем Филимоновичем пробивались сквозь толпу, пытаясь угадать, где должен остановиться седьмой вагон. Жаль, что Тишу не отпустили из интерната. Как раз сегодня контрольная!

Наконец, поезд прибыл. Из седьмого вагона вышел невысокий человек в теплой шубе и пушистой шапке со спущенными ушами. Сняв шапку, он помахал ею встречающим. Генька успел заметить иссиня-черные волосы, седину на висках, гладкий смуглый лоб.

— Наверно, он, — шепнул Генька Филимонычу, но тот уже и сам устремился к смуглому человеку.

— Вы Федерико Пелардес?

— Товарищ Тиша? — испанец недоуменно переводил глаза с учителя на ученика.

Филимоныч усмехнулся:

— Товарищ Тиша не смог. Но мы в курсе дела. Свободны ли вы сегодня вечером?

Как видно, генерал на этот раз снова решил блеснуть своими кулинарными талантами. И показать себя разносторонним поваром. На столе рядом с уже известной Геньке «энчаладой» стояли пироги с капустой, грибы и другие яства, неведомые пиренейской кухне. И испанский гость отдавал должное национальным блюдам обеих стран.

Генерал сидел рядом с Федерико и неустанно потчевал его. Геньке казалось, что они очень похожи: оба смуглые, тонколицые, с разлетающимися черными бровями, и говорят вперемежку — то по-русски, то по-испански.

— И вы были в Теруэле, камарадо Федерико?

— Еще бы, камарадо генерал! А где вы были потом?

— В Мадриде.

— И я в Мадриде! В автокоманде. Санта Мария, кого я только не возил: и генерала Лукача, и Эрнесто Хемингуэя, и вашего земляка Мигеля Кольцова — он был самым неугомонным. Может, я и вас возил, камарадо генерал?

— Вряд ли. Я ведь тогда не был генералом и ходил пешком.

Они так разговорились, что Генька стал бояться, как бы генерал не забыл спросить о самом главном. Но тот ничего не забыл.

— Как же вы очутились здесь, Федерико? У нас, в Советском Союзе?

— О, это — ля хисториа фантастика! Как это по-вашему? Необыкновенная история!

Федерико оказался великолепным рассказчиком. Он вспомнил, как записался «патриотом-добровольцем» в Голубую дивизию, изобразил надутого франта-взводного, до смерти боявшегося, как бы его не прикончили собственные солдаты, и самих солдат: жадных чиновничьих сынков, проворовавшихся писарей, спившихся бродяг. И в этой пестрой массе — несколько десятков коммунистов, укрывшихся в армии от франкистской полиции или завербовавшихся в солдаты по заданию партии.

Они делали вид, что не знают друг друга. Некоторые, действительно, никого не знали и, только уловив струящийся по окопам слух об очередном побеге через фронт, догадывались, кем был на деле ушедший к русским солдат.

И, наверно, такой же слух прошелестел по траншеям, когда сержант Федерико Пелардес в день святого Яго, дождавшись ночи, перевалил через бруствер и пополз на север, ощупывая руками каждый бугорок, чтобы не налететь на мину. Ему повезло — через час он был уже на другой стороне и крикнул схватившим его русским солдатам: «Совет! Революцьон! Товарич!»

Федерико выпил глоток вина, придвинул энчаладу.

«Обожжется!» — испугался Генька.

Но испанец умело справился с опасным лакомством и даже пощелкал языком от наслажденья:

— Манифико! Великолепно!

В разговор вступил Николай Филимонович. Он спросил Федерико, известно ли ему о судьбе товарищей, оказавшихся, как и он, в СССР.

— Еще бы!

Они не забывают друг друга. Двое из его бывшего полка — музыканты в Киеве, Рауль — врач на Урале, Пабло — разводит виноград в Крыму, недавно прислал такую малагу… — и Федерико снова пощелкал языком.

И тут Николай Филимонович задал самый главный вопрос: не знает ли Федерико человека, которого называли «Дон Кихотом»?

Федерико сдвинул брови. Молча обвел взглядом генерала, Филимоныча, Геньку.

Как же ему не знать «Дон Кихота»! Тот ведь тоже был в Мадриде, они вместе отступали на север и расстались под Героной, когда Федерико удалось на последней шлюпке уйти в море. А потом, спустя три года, Федерико встретил его в воинском эшелоне по дороге в Россию и не сразу узнал: тот постарел, исхудал и как раз тогда стал и впрямь похож на Дон Кихота.

Больше им не удалось увидеться: их полки находились на крайних флангах дивизии. И пока Федерико был на фронте, он ничего о «Дон Кихоте» не слышал. Лишь потом, уже в Советском Союзе, он узнал от Эмилио Нуньеца, что тот несколько раз помогал «Дон Кихоту» связываться с русскими.

Эмилио Нуньец был штабным радистом. И иногда — но только в самых крайних случаях! — помогал «Дон Кихоту». Это было очень рискованно — получать радиограммы от русских прямо в штабе. А Эмилио не любил рисковать…

«Первый канал!» — мелькнуло у Геньки. Николай Филимонович, видимо, подумал о том же, потому что сразу перебил Пелардеса:

— Где этот Эмилио?

— Умер. Уже давно.

— А «Дон Кихот»? Жив? — вмешался генерал. Федерико опустил глаза. Потом взглянул в упор на генерала и отчетливо произнес:

— В Советском Союзе он не живет.

— А точнее? Как узнать о нем? Это очень важно, — и Филимоныч торопливо рассказал испанцу о тайне «Большой Берты».