Алексей Коркищенко - Лошадиные истории

Из дыма догоравших копен к ним выходили кобылицы с жеребятами.

…Леля провела косяк по гати через старую закамышелую речку, впадавшую в лиман, и вывела на сожженное пшеничное поле, по которому прыскала черная поземка и кружились черные вихри. А навстречу косяку по черной дороге ехала странная повозка. И когда она приблизилась, поняла Леля, что это в тачку, на которой лежали узлы, сундук и стол вверх ножками, были впряжены корова и старая женщина.

Леля придержала лошадь, остановилась и женщина. Она печально посмотрела на избитую, оборванную, окровавленную всадницу.

— Видна диточка!.. Шо с тобой?.. Ты вся обраненная…

— По мне «мессершмитты» стреляли… Хотели убить.

— За что?!

— Наверно, чтоб я не угнала лошадей.

— А куда же ты их гонишь?

— В станицу Дольскую, к нашим, — хрипло ответила Леля и закашлялась.

— Та нема уже тут наших! Нимци везде. Хутор наш спалылы. И дида мого убылы. До сестры еду, можэ вона жива.

У Лели сморщилось лицо, ей захотелось заплакать, но она сдержалась.

— А где наши?

— Хто знае!.. Можэ, за Манычем. За лиманом. Да неужели ж ты туда погонишь коней?!

— Дедушка наказал, чтоб сдала лошадей нашим.

— Боже ж мий! Диточка, да ты ж совсем замученная! Поихалы со мной. Хороши кони, да брось их, все одно нимци отнимуть их у тэбэ. У мэнэ коняку забралы. Поихалы со мной, а?

— Не могу… Дедушка наказал сдать лошадей, — упрямо повторяла Леля.

— Ну, тоди вертайся за греблю, и по той стороне гони коней. По-над камышами, по-над камышами в самый лиман, вон к тем, бачишь, трем вербам. Кажуть, там, за Манычем, наши.

Леля молча повернула Лошадию, подтолкнула шенкелями, замахала плетью:

— Назад! Пошли назад! Быстрей! — огрела плетью нерасторопных и поскакала впереди косяка к камышам, к гати.

Закурилась за лошадьми черная пыль. Женщина долго смотрела вслед девочке, плакала. Горячий ветер трепал темный платок, сползший с седой головы.

Колонна мотоциклистов, ощетинившаяся дулами автоматов и пулеметов, прошла по гати через старую закамышелую речку и выехала на скошенный луг, где еще дымились кучи пепла. Между ними лежало несколько трупов кобылиц и жеребят. Колонна остановилась:

— Проклятье! Но где же лошади? — растерянно сказал майор Кроге. — Ведь летчики доложили: маленькая всадница убита! Так где же ее тело?

Капитан Рихтер пожал плечами.

— Если нет тела, значит, она жива и находится вместе с косяком.

Майор Кроге оглядел в бинокль длинную извилистую долину. Она уходила далеко к горизонту и там сливалась с лиманом. На горизонте вырисовывались три вербы.

— Лошади за это время далеко уйти не могли! — сказал Кроге. — Собак вперед!

Из колясок выпрыгнули солдаты с собаками, побежали впереди колонны. Мотоцикл, в коляске которого сидел майор Кроге, поехал в середине. Собаки вскоре взяли след лошадей — он тянулся по долине вдоль камышей.

На острове, глубоко вдававшемся в плавни, у трех верб, бурно разговаривали три всадника: сержант Потапыч и красноармейцы-кавалеристы Кряжев и Григораш.

— Потапыч, давай вернемся, — горячо убеждал Кряжев сержанта. — Узнаем, в чем там дело…

— Мы — разведчики, Кряжев! — сердито отвечал Потапыч. — Мы не должны впутываться в чужие дела и лезть черту в зубы. Понял, Кряжев? Мы должны целехонькие вернуться в штаб полка и выложить данные разведки, которые с таким трудом добыли, понял, Кряжев? И не Потапыч я тебе, рядовой Кряжев, а товарищ сержант!

— Тут дело не простое, Потапыч, товарищ сержант! Кого тут, в глухой степи, выслеживала «рама», а? Не нас же с тобой? За кем гонялись «мессеры», а, Потапыч, товарищ сержант? Мы же разведчики, обязаны разобраться!

— Может, там наши прорываются! Так мы бы провели их через лиман, — сказал Григораш.

— Вы, значит, умники-разумники, а я, по-вашему, дурак набитый! — рассердился Потапыч. — Вы думаете, у меня здесь не болит?! — Он стукнул себя в грудь кулаком. — Сам хочу разобраться, в чем тут дело! Кряжев, айда со мной! А ты, Григораш, оставайся. На всякий случай. И если с нами что-нибудь случится, не встревай, а дуй прямо в штаб. Понял, Григораш?

— Понял, товарищ сержант!

Потапыч и Кряжев выехали на луг к трем вербам. Потапыч вдруг осадил коня и, встав на его круп, посмотрел в бинокль:

— Интересные пироги! Косяк лошадей с жеребятами. Девочка верхом… А ну-ка приглядись. — Он передал бинокль Кряжеву.

Косяк подходил неторопливо, кобылицы кормились на ходу. Лошадия шла впереди, и на ней, согнувшись в три погибели, подремывала Леля. Она никак не могла справиться с нападающей на нее болезненной дремой. После страшного удара о сухую землю во время обстрела с самолетов и вновь пережитого кошмара она как-то странно ослабла, у нее снова почти беспрерывно стала кружиться голова.

— Вот тебе на! — воскликнул Кряжев, глядя в бинокль. — Это же кони нашей племенной конефермы. Лошадия, вожачка косяка, впереди идет, а на ней верхом… На ней Леля! Но почему?!

Бойцы выехали из камыша на луг, стали на пути табуна.

Лошадия остановилась, вытянув шею, настороженно постригла ушами, присматриваясь к ним и принюхиваясь, и заржала приветственно: узнала белоногого коня Кряжева.

Леля очнулась, потрясла головой. Обвела всадников мутным сонным взглядом и не выразила ни удивления, ни радости, увидев красноармейцев, которые неожиданно появились перед ней, и узнав в одном из них Шуру Кряжева, — настолько она была измучена. Качнулась в седле, протягивая руки к Кряжеву:

— Шура, сними меня. Голова кружится… упаду.

Кряжев отдал бинокль сержанту, подъехал ближе, подхватил ее на руки.

— Что с тобой сталось, Леля?! Как ты оказалась с табуном? А где Лукьян Корнеевич? Где остальные?

— Говори громче, Шура, я плохо слышу… Меня бомбами оглушило.

— Это по тебе стреляли «мессеры»? — Голос у него дрогнул.

— По мне… Они хотели убить меня… — Она обмякла у него на руках, засыпая…

— Дело ясное! — сказал Потапыч. — Девочку контузило.

Кряжев повлажневшими глазами вглядывался в ее измученное, избитое лицо. И тело ее было посечено осколками разрывных пуль. Кровь сочилась из некоторых ранок.

— Что же они с тобой сделали, невестушка моя!.. Потапыч, это же Леля Мирошникова — дочь нашего комполка!

— Вот так история! — изумился сержант.

Кряжев легонько потряс Лелю:

— Очнись, Леля, скажи, где Лукьян Корнеевич и Середин? Что с ними? Скажи, нам это важно знать.

— Убил диверсант… на стоянке… На стоянке у Степашкиного колодца. — Она открыла глаза, слабо улыбнулась. — Я рада, что тебя тут встретила… Это как во сне. Еще бы немножко, и я, наверно, умерла бы… Дай мне попить, Шура.

Кряжев напоил ее из фляжки, и она коротко, преодолевая свое тягостное сонливое состояние, рассказала, что с ней произошло за последнее время.