Анатолий Мошковский - Изгнание

— А где Дима, однако? — спросил он у Ивана Савельевича, садясь за стол.

— Отказался чаевничать, побежал за смородиной.

Но, оказалось, Димка нашел занятие более интересное, чем сбор смородины. Внезапно в утренней тишине раздался протяжный басовитый звон. Люди переглянулись. Звон повторился. На большом ящике под старой лиственницей стоял бак с питьевой водой. И вот сейчас этот бак, наполовину пустой, гудел и содрогался, хоть поблизости и не было ни души.

— Что такое? — поднял голову прораб.

Все промолчали. Раздался новый удар, и теперь он уже скорей напоминал грохот, словно с горы катилась пустая бочка. Иван Савельевич как-то весь сжался и, не обращая ни на что внимания, торопливо допивал стакан.

— Надоели баку тишина и одиночество — вот он и решил позабавиться, — пошутил Жук.

Краем глаза Жук увидел, как зашевелился возле сопки ольшаник и кустики багульника и сквозь листву мелькнула клетчатая ковбойка. «Плохо маскируешься, малец!» — подумал Жук и решил при случае напомнить мальчишке некоторые правила маскировки.

В этот день палил зной. Солнце жгло спину и затылок, доставало сквозь одежду. Поэтому в обеденный перерыв геологи и проходчики то и дело подходили к баку, брали кружку, лежавшую на крышке, наливали воду и, запрокинув голову, жадно пили. Бак стоял в тени лиственницы, и вода была холодная и очень приятная. И вот в начале обеда, когда люди хлебали картофельный суп с макаронами — мяса в экспедиции не было, — вдруг раздался какой-то новый звук. Кружка, лежавшая на баке, полетела на пыльную землю.

Жук нахмурился. Очевидно, Димка был меток, попасть из рогатки в огромный бак не представляло для него трудности, и он избрал более достойную цель. Глядя на валяющуюся в пыли кружку, Нина выскочила из-за стола и весело сказала:

— Ну что ж это такое…

Она подняла грязную кружку, спустилась к Байкалу, ополоснула в воде, вернулась и положила кружку вверх дном на бак. Не успела Нина сделать и три шага к столу, как за ее спиной раздался короткий удар, и кружка опять валялась в пыли.

Нина покорно подняла кружку, опять спустилась к морю, вымыла ее, потом подошла к баку, незаметно погрозила кустам и положила кружку, но теперь не на крышку, а пристроила на ящик за баком, чтоб ее невозможно было сбить. Когда Нина подходила к столу, из кустов раздалось заунывное рысье мяуканье…

После обеда Сизов работал на линии, в километре от стана. Он вырубал геологическим молотком куски известняка, осматривал их, записывал в тетрадь место, где брал их, и укладывал в рюкзак. Жгло послеобеденное солнце, дремотно пахло смолой. Высоко над Байкалом пролетел большой серебристый самолет из Китая. Самолет пролетал ежедневно, и все привыкли к нему. Где-то в ельничке свистнул рябчик, из-за кривого известкового останца — выветренной, торчащей в небе скалы — застучал дятел. Эти звуки были хорошо знакомы Сизову и не отвлекали от работы. Но внезапно он вздрогнул. По тайге прокатился выстрел, за ним — другой… Он оперся на молоток, и в его душу закрались недобрые подозрения. И снова грянули два выстрела, почти одновременно. И еще раз. Кто-то залпами палил из двустволки, словно отбивался от рассвирепевших медведей. Сизов знал, что крупный зверь в эти места заходит редко, а за мелким зверем и птицей ходить сюда охотникам слишком далеко.

И оставалось только одно…

Он больше не мог спокойно работать. Вернувшись на стан, Сизов бросился в свою палатку, сунул руку за рюкзак… Так и есть — пусто! Ружья нет… Не было на месте и патронташа.

Сизов выскочил наружу и, не в силах сдержать себя, заходил взад и вперед возле палатки. Стало так душно, что он снял фуражку и расстегнул на все пуговицы гимнастерку.

Через полчаса на тропинке, ведущей из пади, появился Димка. Он шел раскачивающейся походкой и распевал. В такт шагам он по-солдатски размахивал руками. За плечами виднелось ружье. Из-за ремня головой вниз болталась окровавленная ворона. Чуть выше ремня темнел туго затянутый патронташ. Круглое лицо Димки светилось румянцем, глаза блестели зеленцой, маленький крепкий нос смотрел еще задорней и самоуверенней, чем вчера. И ни во взгляде, ни в голосе — ни тени раскаяния.

— Тебе кто разрешил? — закричал Сизов и так рванул к себе ружье, что Димка едва не упал.

— А что?

— Сам не поймешь? — гневно спросил Сизов, потом схватил патронташ и ружье и зашагал к палатке.

Войдя внутрь, он вытер лоб, сел на землю и с трудом перевел дыхание. Скоро он обнаружил, что в коробке осталось всего несколько патронов. Он живо представил себе, как, пронюхав от кого-то про ружье и воспользовавшись его отсутствием, Димка влез в палатку, перерыл его имущество и без спросу взял все, что ему было нужно.

Экспедиция намечалась до середины октября, и Сизов просто не знал, как будет теперь охотиться. А без ружья он не мог жить в тайге. Его бесило, что все это Димка делал с таким невинным видом и, кажется, не в силах был даже понять, что для него может быть что-то недозволенное. А казался таким славным мальчуганом. И кто бы подумать мог… «Пойду и обо всем расскажу отцу», — твердо решил Сизов.

Он стал ходить по лагерю в поисках начальника, заглянул во все палатки, но Ивана Савельевича нигде не было. Явился он поздно вечером — уходил с геологом на пять километров в глубину сопок брать пробы. Работал он всегда много. Хотя научным руководителем являлся Жук, а начальник должен был в первую очередь заботиться о своевременной доставке продуктов, инструментов, почты, зарплаты и о многих других хозяйственных и организационных вещах, — Иван Савельевич, кроме общего руководства, в свободное время сам уходил в горы с молотком, лазил по отвесным сопкам в канавы. Он был очень утомлен, в его больших серых глазах держалась печаль, как в узких распадках подолгу держится туман.

И когда Сизов подошел к начальнику, он рассказал ему не про случай с ружьем, а про то, что у него, Сизова, уже нет мешочков для проб известняка и их не из чего сшить.

За ужином Димка коварно улыбался, словно заранее знал, что Сизов не выдаст его, громко грыз сахар и все время посматривал на Сизова и, казалось, вот-вот покажет ему язык. Геолог усиленно старался не смотреть на него. Он в полном молчании ел кашу, угрюмо уставившись в стол. Он был зол на себя. «Чуть не пожаловался, не наябедничал Ивану Савельевичу на сына, — думал Сизов. — Неужели расписался в полной своей беспомощности? Не совладаю с мальцом?

А парень-то — дока! Другой бы струсил и самое большое, на что решился — попросил бы подержать в руках патрон, но он, Димка, не робкого десятка. И что в этом особенно худого? Патроны в конце концов можно привезти из Иркутска, а вот терять контроль над собой и жаловаться на тринадцатилетнего мальчика — несолидно все это. Сил некуда девать мальчишке, надо какую-нибудь работку подыскать ему в экспедиции…»