Мариэтта Чудакова - Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет

И на другой или третий день после телепоказа, на каком-то очередном либеральном действе, ко мне буквально бросился Тимур Аркадьевич, горячо расхваливая передачу с моим участием:

– Это было замечательно! Просто замечательно! Вы – молодец!

…Даю честное слово, я была не только смущена, но несколько удивлена. Ну чего уж такого «замечательного»… Почему такой неумеренный восторг?..

И только дома, уже поздно ночью, до меня дошло, в чем тут было дело.

Караулов в середине передачи произнес в своей непередаваемой манере: – Ну а вот… Егор Гайдар?.. – с явным желанием со вкусом облить его при моем посредстве помоями.

Свой ответ воспроизвожу дословно: – Что – Егор Гайдар?! Тридцатипятилетний молодой человек сломал хребет советской власти! Ему памятники будут ставить по всей стране!

Для Караулова такой поворот оказался почему-то полной неожиданностью. Он смешался и не смог возразить.

…Вот почему ко мне кинулся Тимур Аркадьевич. Много позже Ариадна Павловна рассказывала, как тяжело переживал он те поношения, которым постоянно и совершенно незаслуженно подвергался его единственный сын. А сам отец им так гордился.

И вот наконец кто-то публично вступился за его мальчика…

Вспоминает поэт Константин Ваншенкин, друживший с Тимуром Аркадьевичем около полувека:

«Это был блестящий человек. Меня всегда восхищала его жизнестойкость, прочность, непременное следование своим же высоким установкам. Уточню: он порою бывал снисходителен и терпелив к людским слабостям – хвастовству, болтливости, самонадеянности и проч., но существовали вещи, которых никто не имел права себе позволить, поступки, которые нельзя было совершать, некий не переступаемый ни под каким видом порог. И здесь он становился жёсток и непреклонен. Ибо он был человеком чести. В нем присутствовало нечто корпоративное – офицерское, морское. Он беспрерывно поддерживал в себе эти качества. У него была очень сильная потребность помогать людям в беде, в жестокую их минуту. Я испытал это на себе и никогда этого не забуду.

В обыденной жизни он был очень компанейским, контактным, иногда шумным, увлекающимся, порою сентиментальным и даже наивным. Прекрасным собеседником.

Он обладал превосходным чувством юмора, имел отличный художественный вкус…

С исключительным достоинством нес он отраженную славу своего знаменитого отца (ведь Тимур был еще и литературным персонажем), а затем и своего знаменитого сына. Я отношусь к поколению первых читателей Аркадия Гайдара, т. е. читал все его новинки по мере их появления. Я хорошо представляю себе всю широту и мощь его тогдашней популярности и понимаю, как нелегко было быть сыном Гайдара. Но, думаю, стать отцом Гайдара оказалось для Тимура даже трудней.

…Последние годы они с Ридой подолгу жили за городом. Рида – это уменьшительное от Ариадна. Она дочь волшебного уральского сказочника Павла Петровича Бажова. Вот, если угодно, такие писательские дети: он – контр-адмирал, она – доктор исторических наук.

Они были трогательной парой. Рида звала его Тимурочкой (заглазно тоже). Спокойная, разумная, уравновешенная, она замечательно его дополняла…

Когда он почти внезапно умер, выяснилась его воля: развеять его прах над тем дачным поселком.

…Я находился при этом. Зимние сосны в чистом морозном воздухе. Залпы ружейного салюта. Все просто, высоко, естественно».

Рядом с пилотом вертолета был Егор Гайдар.

Он и выполнил последнюю волю отца.

Герой повести Гайдара «Судьба барабанщика» берет в библиотеке книгу о мальчике-барабанщике – он убежал из дома и примкнул к армии, которая сражалась одна против всего мира.

На него наклеветали, обвинили в измене и он с тяжелым сердцем покинул свой отряд.

Но вскоре «странные дела начали твориться вокруг отряда».

Вдруг среди беспросветной ночи «затрубил военный сигнал тревогу, и оказывается, что враг подползал уже совсем близко.

Толстый же и трусливый музыкант Мишо, тот самый, который оклеветал мальчика, выполз после боя из канавы и сказал, что это сигналил он.

Но это была ложь.

…Ярость и негодование охватили меня при чтении этих строк, и слезы затуманили мне глаза.

Это я… то есть это он, смелый, хороший мальчик, который крепко любил свою родину, опозоренный, одинокий, всеми покинутый, с опасностью для жизни подавал тревожные сигналы… («Судьба барабанщика», 1939).

…Получается, дед Аркадий Гайдар знал, что ли, что его внука тоже ждет что-то вроде этого?..

«– …Мало вам того, что вы облазили и обломали все сады, даже у старух, даже у осиротевшей девчурки; мало того, что от вас бегут даже собаки… У тебя на шее пионерский галстук, но ты просто… негодяй.

Тимур был бледен.

– Это неправда, – сказал он. – Вы ничего не знаете.

.. Тимур стоял и молчал.

– …Ну что, комиссар? – спросил Квакин. – Вот и тебе, я вижу, бывает невесело?

– Да, атаман, – медленно поднимая глаза, ответил Тимур. – Мне сейчас тяжело, мне невесело».

.. Он взял в руки любимую книжку своего отрочества, открыл наугад.

Он знал ее почти наизусть – как и «Трех мушкетеров». В далекие годы «Три мушкетера» волновали его намного больше. А в последние годы стали больше занимать поступки и чувства мушкетеров двадцать лет спустя – не брызжущих авантюрной энергией юношей, а зрелых мужчин. Достигших, собственно, того примерно возраста, в котором находился теперь он сам.

Книжка открылась на сцене, когда Верховный суд должен приговорить Карла I к смертной казни.

«– Настоящее обвинение предъявляется нами от имени английского народа.

Эти слова вызвали ропот на трибунах…»

И мужской голос, «твердый и гневный, прогремел сзади д’Артаньяна:

– Ты лжешь! Девять десятых английского народа ужасаются твоим словам.

Это был голос Атоса, который вне себя от бешенства, стоя с поднятой рукой бросил этот вызов общественному обвинителю».