Юрий Томин - Восемь дней в неделю

Буквы учебника начинают расплываться. Настоящие-то слезы оказываются на глазах у Ани.

Это от обиды.

От любви к себе.

От ненависти к Володе.

Аня захлопывает учебник и бежит я ванную комнату. Там она долго умывает лицо, чтобы мама ничего не заметила. Если она начнет расспрашивать — не отвяжешься. А ведь и маме не всегда все можно рассказать.

К тому времени, когда в замке заворочался мамин ключ, Аня успела вымыть посуду, пройти пол пылесосом и прибрать в кухне. Она не всегда занималась уборкой, этого уж никак нельзя сказать. Но сегодня такой день. Нужно просить маму, чтобы на пару часиков она ушла из дома. После уборки просить легче.

— Ну, как дела? — спросила мама.

— Ничего особенного.

— Спрашивали?

— Сегодня никого не спрашивали. Давай, мамочка, я тебе помогу.

Аня взяла у мамы пальто, повесила в стенной шкаф. Отнесла на кухню сумку с продуктами. Мама ведь устала, надо ей помочь. Тем более что ей сейчас опять уходить.

— Угадай, с чем мы сегодня пьем чай? — спросила мама.

Ане даже гадать не надо. Конечно, с вафельным тортом. Это ее любимый торт. Ане становится неловко. Уж лучше бы мама не покупала этого торта.

Мама прошла на кухню.

— Ого! — сказала она. — Ну ты сегодня и поработала.

Мама улыбается и смотрит на Аню так, словно они одни на всем свете. А ведь они и вправду одни: папа вечно в своей Якутии.

— Мамочка, — сказала Аня, — ко мне сегодня вечером ребята хотели прийти, из нашего класса. Ты не будешь возражать?

— Ну что ты! — ответила мама. — Конечно, пусть приходят. И мне будет приятно с ними познакомиться. Я ведь только Володю знаю. Угостишь их тортом… Я чай приготовлю.

Аня вздохнула. Конечно, маму можно было бы оставить. Но что скажешь ребятам? Порядок есть порядок.

— Ты что такая кислая? — встревожилась мама. — У тебя неприятности?

— Да нет, все нормально… Только знаешь, мы уговорились, чтобы никого не было.

— Кого никого? — недоумевает мама.

— Ну, без родителей.

— Без меня, что ли?

— Ну… и без тебя.

Мама засмеялась.

— Не бойтесь, я вам мешать не буду. Я все приготовлю и уйду в другую комнату.

— Не в этом дело…

— А в чем же?

— Мамочка, а ты не можешь сегодня куда-нибудь пойти?

С лица мамы медленно сползает улыбка.

— Неужели я вам даже в соседней комнате буду мешать?

Голос мамы звучит глухо. Если честно говорить. Ане немного обидно за маму. Но порядок есть порядок.

— Ты не будешь мешать… Не в этом дело…

— Так в чем же, Аня?

— Ну, как тебе сказать… Ну, если ты будешь здесь… Мы… мы… все равно будем чувствовать, что мы не одни.

— А почему ним нужно быть одним?

— Ну, тогда… тогда… так все делают.

Аня замолчала. Очень трудно все это объяснять маме. Неужели она сама не понимает? Если они одни, то чувствуют себя хозяевами. Они все делают сами. Никто не будет им помогать. Никто не будет советовать. Они хотят сами, сами!

Мама салится на краешек табуретки.

— Анечка, — серьезно говорит мама, — что с вами всеми теперь происходит? Почему вы так стремитесь отделиться от взрослых? Я тоже была девочкой. Но я помню: у нас собирались и дети и взрослые… И всем было весело… Никто никому не мешал… Да и как я тебе, могу помешать? Ты вспомни, разве я когда-нибудь вмешивалась в твои личные дела? Неужели у тебя мало свободы?

— Мамочка, ну я же не про тебя говорю. Я — вообще…

— Не понимаю я этого, — говорит мама, — ни вообще, ни в частности. Наверное, что-то изменилось. Скоро ты меня совсем из дома выгонишь.

Сказала мама про то, как дочь ее из дома выгонит, и — словно бомба взорвалась. Невидимая такая, тихая бомба. Было лицо у дочери виноватое, стало упрямое. Глаза стали колючими, непримиримыми. Смотрит так, будто далеко-далеко они сейчас друг от друга. Молчит. Но в молчании этом покорности нет.

«Кажется, я не то сказала», — подумала мама и постаралась вспомнить себя в возрасте дочери. Какая она была? Не такая ли? Жили они в одной комнате пятеро, но все равно был у нее уголок. Там она прятала свои секреты. При первой возможности мчалась во двор, в парк, хоть в дровяной сарай. Там была у них своя компания. И тайны свои они свято хранили от взрослых. И когда в игры их вмешивались — не любили. Только квартир отдельных тогда мало было. Раньше по углам прятались, а теперь по квартирам. Вот и вся разница.

— Ну, ладно, — вздохнула мама. — Это я пошутила.

— Нет, ты не пошутила, — упрямо мотнула головой Аня. — Я тебя из дома выгонять не собиралась. Если ты так думаешь…

— Господи, да никак я не думаю! — воскликнула мама. — Если ты позвала гостей, так пошевеливайся. Давай вместе что-нибудь приготовим.

— А нам ничего не нужно, — сказала Аня, и колючки в ее глазах начали таять.

— Торт пропадет. Что же, я его зря покупала?

— Ладно, съедим, — согласилась Аня.

— Тогда и чай сами поставите.

— Конечно, что мы, сами не справимся?!

— Тогда я пойду.

— Куда?

— В кино. Часов до восьми. Вам хватит?

— Что ты, мамочка, ты только на часочек.

— Ну, чудесно, — сказала мама фальшивым голосом. — Пока.

— Пока.

Мама надела пальто и вышла на лестницу. Аня постояла минутку, соображая, не очень ли все вышло обидно для мамы. Вроде, не очень. Вот только торт… Аня выскочила на лестницу и, перегнувшись через перила, крикнула в колодец:

— Мамочка, мы тебе торта оставим…

Но мамы на лестнице уже не было. Ане отозвался какой-то молодой человек, поднимавшийся наверх. Он спросил, какой торт. Аня показала ему язык и вбежала в квартиру как раз навстречу телефонному звонку.

Звонили девочки.

— Порядок?

— Порядок!

— Анька, ты гений! Сейчас мы всех обзвоним. Климова звать?

— С какой еще стати?

В трубке хихикнули. Аня положила трубку на рычаг и подошла к окну. Их дом — в виде буквы «г». На верхней перекладине «г» — окна квартиры Климовых. Во всех окнах горит свет. Климов, наверное, сидит сейчас за столом, решает свои задачки. Так ему и надо. Больно ученый. А вообще-то, мог бы и позвонить.

Аня с надеждой смотрит на телефон, но тот молчит. Почему-то Ане вдруг становится грустно. Конечно, Климова она ненавидит по-прежнему, но если бы он позвонил, она, может быть, его бы и простила.

Анины размышления прерывает звонок в дверь. Он гремит долго и оглушительно, сразу понятно, что пришел не кто-нибудь, пришли свободные люди.

Первым, разумеется, вваливается Кузнецов. Как ни в чем не бывало он протягивает Ане свою красную холодную руку.

— Приветик! Родительницу куда отправила?

Ане неприятно, что Кузнецов называет ее маму «родительницей». Она говорит холодным тоном:

— Мама ушла в кино.