Ульф Старк - Пусть танцуют белые медведи

Когда я наконец выпрямился, то встретился с белесыми глазами Габриеллы, сотней веснушек и парой улыбающихся губ.

— Приветик, — пробормотал я.

— Ждешь кого?

— He-а. Так просто стою.

— Ясно.

— Ты что, рассердился?

— С какой стати? — я старался говорить как можно беззаботнее.

— Ну, на то, что он сказал.

— Кто?

— Пень, — фыркнула она. — Вот придурок, верно?

— Еще какой!

— Так тебе все равно?

— Да плевать я на него хотел! — соврал я и сразу вспомнил, как нам было хорошо вместе. Мне и Пню. Вспомнил, как мы запихивали картошку в выхлопные трубы автомобилей, как кидали хлопушки в почтовые ящики, вспомнил наши вечные экспедиции по магазинам и полеты в космос на лифтах высотных домов.

Теперь с этим покончено. Вместо всего этого мне досталась лягушачья лапка Габриеллы. Она ухватила меня за руку.

— Ага, и я на него плевать хотела, — поддакнула она с таким видом, словно сунула в рот что-то запретное и соблазнительное.

— Хочешь, пойдем ко мне домой, можем вместе историю учить.

Вот уж заманчивое предложеньице!

— Очень жаль, — сказал я, — но мы идем в гости. Нас пригласили к директору.

— Ого! Ну, тогда в другой раз.

— Там видно будет, — сказал я и попытался высвободиться из ее хватки.

Наши руки дергались вверх и вниз, и я заметил, что Тина и Гитан косятся на нас. Наверняка Тина растолковывала подружке про мои гормоны. Еще секунда, и Гитан начнет ржать как ненормальная, подумал я. Так и вышло.

— Ну, мне пора! — буркнул я и потянул руку. — Жаль, что ты не можешь пойти со мной.

— Жаль! Вот облом! — сказала Габриелла и улыбнулась.

И я припустил что было духу.

У гимнастического зала я чуть не угодил под голубой гоночный велосипед Фредде, на багажнике у него лежал учебник по истории. Он-то, поди, не упустит свой шанс пойти к Габриелле домой позубрить даты, вон как вытаращился на ее беретку!

Я с завистью посмотрел ему вслед.

О таком велике я всегда мечтал.

Вечернее солнце, словно задница павиана, переливалось всеми оттенками красного.

Директор жил неподалеку от Манежа. Я любил гулять в тех местах, когда был маленький, там всегда было полным-полно девчонок. Мне нравился запах лошадей и выражение их морд.

Мы шли по Висмарсвэген через Хемскуген. Мама не хотела повстречать отца. И Торстенсон тоже. Он с Лолло ушел раньше нас. А мы с мамой следом. С тех пор как переехали к Торстенсонам, мы не так-то часто бывали вдвоем — я и мама. Чаще я оставался с Торстенсоном.

Я зажмурил глаза и позволил маме вести меня. Это была такая игра: когда я был маленьким, мы играли в нее втроем, если шли куда-нибудь вечером, — папа, мама и я.

— Осторожнее — край тротуара, — предупреждала время от времени мама.

А так она молчала. В темноте я слышал, как распевает в чьем-то саду черный дрозд, а на другом краю леса грохочут поезда.

Когда закроешь глаза, все звуки слышны четче. И запахи кажутся сильнее. Аромат маминых духов смешивался с запахом сожженной листвы и сигарет Торстенсона.

Запахло лошадьми, значит, мы добрались до директорского дома.

— Боже! — пробормотала жена директора, когда мы гуськом вошли в их квартиру. — Трудно поверить, что это тот же самый мальчик!

Она не видела меня с того самого дня, когда я напился и боднул ее своей коротко остриженной черепушкой. Теперь я от этого воздержался. На мне уже не было моей старой футболки с Элвисом. Я вырядился в пиджак и был тщательно причесан.

— И правда, — согласился директор, разглядывая меня.

— Да это совсем и не он, — пошутил Торстенсон. — Этого вы никогда не видели.

Он вертел меня в разные стороны, и глаза его сияли от гордости.

— Прекрати, — сказала мама и отвела его руки. — Ясно, что он тот же самый.

Она обняла меня за плечи. И мы все пошли вверх по лестнице в столовую, где был накрыт стол. Мама накрасила губы той самой помадой, которую я подарил ей на Рождество. Живот у нее уже заметно выпирал. И щеки округлились, словно брали пример с живота. Я подумал, что ей это идет.

Мы уже поели. Пока все жевали, Торстенсон продолжал развлекать директора и его жену историями о моем неблагополучном детстве. Его хлебом не корми, дай пораспространяться о том, как я настрадался. Он радостно рассказывал про то, как я укусил его в живот при нашей первой встрече. И представлял это так, будто я настолько изголодался, что набрасывался на покупателей в магазине: якобы пытался их съесть.

Мама попросила его прекратить. Ничего такого ужасного на самом деле не было, сказала она. Но Торстенсону это не понравилось. Ему-то хотелось представить меня как свое собственное достижение.

И вот я стою у стеклянного шкафа в директорской гостиной. Внутри полным-полно куколок в народных костюмах. Все они таращатся прямо перед собой пустыми глазами и все такие же гладко причесанные, как и я. Но я смотрю не на них. Я смотрю на само стекло, в котором отражаются Торстенсон и директор.

Они уселись друг напротив друга в кожаных креслах и переговариваются вполголоса.

Мама и директорская жена осматривают дом, любуются всякими маленькими вещичками. У директорской жены на них пунктик. Может, она сама мечтала быть такой маленькой, как фарфоровая куколка с хрупкими пальчиками, а выросла вон какой здоровенной, словно дискобольша из Восточной Европы.

Лолло сняла с полки одну из директорских толстенных книг и делала вид, что проглатывает ее с рекордной скоростью, пока директор и Торстенсон перемывали мне косточки. А о чем им еще разговаривать?

— Он боролся, как маленький зверек, — расписывал Торстенсон.

— Да, его учитель рассказывал, — кивал директор. — Он на него не нахвалится. Если даже половина из его похвал правда, этот мальчик — настоящее чудо. Пока он еще отстает по некоторым предметам, но это не удивительно.

— Разумеется, — соглашался Торстенсон. — Но все же — что скажешь? Разве это не фантастическое преображение?

— Да, — кивал директор. — Если он так же хорошо справится в понедельник с опросом по естествознанию, то я признаю: ты выиграл пари.

Потом они умолкли. Вернулись мама и директорская жена, а я все думал о том, что они сказали. В понедельник все решится! Я отвернулся от стеклянного шкафа, и тут подошел директор и положил руку мне на плечо.

— Ну вот, Лассе. Интересно, кто из тебя вырастет? Ты проявляешь такие удивительные способности.

— Велогонщик, — ответил я.

Я всегда мечтал об этом, с тех самых пор как мы с папой побывали на велотреке. Я стоял там, раскрыв рот, и следил, как велосипедисты проносятся мимо в мелькании педалей, рулей и ярких футболок. Потом папа раздобыл мне на помойке старый гоночный руль, и я приладил его к своему древнему обшарпанному велику.

Я гонял под дождем по Стуребю, Альвше и Эребю, пока ноги не стали мягкими, словно лапша, а моя полосатая майка лидера не покрылась на спине глиняной коростой. Но восхищенный рев воображаемых зрителей прервал мамин властный голос: она увидела, на кого я стал похож.