Анатолий Мошковский - Река моя Ангара

Нет, это уж было слишком. Меня точно болтами прикрутили к палубе.

— Шагай, — небрежно бросил Гошка, — он не ест детей.

И застучал сапогами, удаляясь.

Я ринулся следом.

— Крепче толкай дверь! — крикнул из рубки Гошка, который уже о чем-то беседовал с людьми в форме речников.

— Как дедуся? — спрашивал у него пожилой человек в сбитой на затылок мичманке. — Отводил свое. На печи, поди, лежит, кости греет?

— Ну да, — Гошка презрительно скривил губы, — еще одна проводка будет. Баржа для переправы нужна. Большого тоннажа.

— Ого! — воскликнул молодой у штурвала. — Через пороги?

— А то как же, — солидно, чуть нараспев ответил Гошка, — не посуху же, не по тайге!

— Ай да дед!: — Пожилой вытер лоб. — Я думал, угомонился. А может, сочиняешь все?

Похоже было, что Гошка чуть обиделся.

— Ну вот, стану я брехать! Сам от брата сбежал; домой еду, на катер хочу попасть, чтобы через пороги…

— Глядите, какой шустрый!.. — Молодой у штурвала не спускал глаз с реки. — Тоже в лоцмана метишь?

— Не знаю, — уклончиво ответил Гошка, — пока вырасту, много воды в Ангаре утекет.

— «Утечет» надо говорить, — сказал пожилой. — А в общем-то ты прав: поставят плотину, подымется вода, скроются на дне пороги, забудут, где они и были… Так что торопись, хоть кроху дедовского хлеба возьми на зуб…

— То-то и оно, — рассудительно сказал Гошка, — иначе б не сбежал от брата. Когда еще случится, чтобы через пороги…

Я ошеломленно слушал его. Так вот оно в чем дело! Гошка, оказывается, не очень точно объяснил мне в Малышевке причину бегства от брата…

Потом мы с Гошкой листали на штурманском столике толстенькую книгу — «Лоцманская карта реки Ангары», — и поцарапанный Гошкин палец показывал, где мы сейчас идем, все изгибы, пороги, шивера — каменистые перекаты и острова реки — и конечный пункт нашего рейса…

До чего же она странная и удивительная, единственная в своем роде река, эта Ангара! Вытекает она из Байкала, становится поздней зимой, причем лед нарастает со дна. Мчится она то очень быстро, возле Иркутска и в местах сужений, то более спокойно, среди лугов и равнин, на ней много шиверов — мелких каменистых перекатов, порогов и островов…

Ревел гудок, шлепали плицы, как вальки по мокрому белью, мелькали редкие деревни и пристани. В одном месте стояли полчаса, в другом — десять минут.

Пристань в Усть-Уде я запомнил по мошкаре: маленькие серенькие точечки толкались столбом в воздухе, липли к лицу, приставали к языку; стоило раскрыть рот, и я плевался и ругал их на чем свет стоит.

— Фффуу, проклятая мошкара! И сколько ее тут!

Гошка смеялся.

— Разве это мошка? Не видел ты настоящей мошки.

Мошкару, комаров и всякую летающую и жалящую тварь он да и все другие на пароходе называли одним коротким и презрительным словом — «мошка», с ударением на последнем слоге. Скоро так ее стал звать и я.

Вспомнив о Борисе и Марфе, я прискакал к ним в полутемный третий класс. По-моему, их не очень огорчало мое отсутствие, потому что они сразу отодвинулись друг от друга, как чужие, чуточку насупились и не очень дружелюбно поглядывали на меня. Но я не обижался на них, а даже посмеивался в душе. Что с них возьмешь, молодожены!

Я уже говорил о том, как Марфа всячески отговаривала брата от похода в ресторан. Мне же, говоря честно, страшно хотелось хоть раз побывать в настоящем ресторане. А то ведь даже издали не видел его, хотя много раз слыхал от разных людей, что они здорово провели время в ресторане.

В нашем городке были только столовые, буфеты и одно кафе.

Я в них заглядывал — ничего особенного. И вот здесь, на пароходе, на реке Ангаре, мне впервые довелось побывать в настоящем ресторане. И случилось это через час после моего возвращения из штурманской рубки. Должен заранее сказать: все случилось не совсем обычно.

Я всегда знал, что наш Борис — удивительно беспечный человек, мот и транжира, но я никогда не думал, что он такой хитрец! Послушайте, как он затащил Марфу в ресторан.

Я заметил, как он мельком глянул на часы и зевнул.

— Послушаем музыку, что ли? Наскучило здесь…

Марфа промолчала.

— Там и потанцевать можно под радиолу.

Что тут сделалось с Марфой! Глаза вспыхнули, щеки зарозовели.

— Где?

— Там, повыше. — Позевывая, Борис мотнул головой на потолок. — Там салон такой есть…

— Сходим? — попросила Марфа. Ох, видно, и хотелось же ей потанцевать!

А мне сразу стало скучно.

— Вовка останется внизу, вещи посторожит, — сказала Марфа.

— Да нет уж, пусть тоже идет.

Короче говоря, Борис попросил соседку по второй нижней полке присмотреть за вещами, Марфа мгновенно извлекла из сумочки зеркальце, оглядела себя, вытерла белым платочком под глазами, зачем-то помяла пальцами губы и сказала:

— Надо б платье сменить.

— Ничего, — сказал Борис, — и это сойдет.

— Неглаженое.

Борис больше не стал ее уговаривать; он сделал так, как и должен сделать настоящий мужчина.

— Нечего время терять, — сказал он и снова украдкой глянул на часики. — Пошли.

У меня не было настроения возражать брату, и я поплелся за ними наверх через коридор первого класса к этим скучнейшим идиотским танцам. Сзади и впереди нас тоже шли люди. Я и не подозревал, что на нашем пароходе едет такое огромное количество людей, жаждущих подрыгать ногами.

Коридор уперся в матовую стеклянную дверь, и я ошеломленно прочел на ней изящное, в завитках и хвостиках слово: ресторан.

Марфа вдруг резко остановилась.

— Боря…

Брат взял ее за руку и потянул.

— Борис…

— Я помню, как меня зовут, — сказал он и шепнул: — Людей постыдись…

Наше небольшое семейство образовало в дверях пробку. Марфа вся залилась румянцем, вспотела. Борис дернул ее за руку, и мы очутились в ресторане.

Заняли столик под белой скатеркой и вазочкой с цветами. Сидели мы в глубоких квадратных креслах в полотняных чехлах. Если кто никогда не был в ресторанах, пусть послушает меня, скажу как знаток: ничего особенного. От обычной столовой отличается вот чем: на столах лежат книжечки в кожаных переплетах под названием «меню», в которые вложены листки папиросной бумаги с отпечатанными на машинке названиями кушаний и ценами на них. Да еще в сторонке сияет черным лаком новенький рояль и вполголоса играет радиола.

Вот и вся разница. Ничего особенного.

Марфа сидела в кресле, сложив на коленях руки, строгая и чинная. Борис усиленно морщил лоб над меню, а я в основном крутил головой, даже шея скоро заболела.

— Что возьмем? — спросил Борис. — Плов, жаркое, сосиски, яичницу, куру, бифштекс, люля-кебаб?