Галина Василевская - Я еду на верблюде

— Дома выросли новые. Высоченные, словно пирамиды…

— Как у нас в Асуане, — сказал Ибрагим и рассмеялся. Потом добавил: — И как в Братске.

Он все время улыбался, Ибрагим, будто хотел похвалиться своими белыми, как чеснок, зубами. Взял в руки самый большой чемодан и никому его не отдавал, нес сам.

Папа живет недалеко от вокзала в многоэтажном доме, и мы пошли пешком.

Солнце уже не жгло, спряталось в пустыне, и только в том месте, где оно нырнуло в песок, на небе полыхало и словно дрожало в воздухе красное зарево.

— Завтра будет жарко, — подмигнул мне папа.

Я уже закалился, если можно так назвать привычку к жаре.

Папины друзья распрощались с нами, как только внесли в квартиру наши чемоданы.

— Отдыхайте, вы устали с дороги.

Мне не хотелось отдыхать, и я спросил у папы, откуда Ибрагим знает про Братск: читал, что ли?

Нет, он учился там, практику проходил на Братской ГЭС, чтобы потом строить свою плотину. Он часто вспоминает Братск, нашу страну. Более верного друга, чем он, трудно найти.

Мы приняли холодный душ и легли в постели. Тихо гудел конденшен. Я все не мог заснуть. Мне хотелось говорить про Асуан — город, благодаря которому я совершил сказочное путешествие в прошлое; про папиных друзей; про Нил, который почему-то обязательно нужно было укротить.

В Каире, в Луксоре и даже возле Александрии я всегда видел спокойный, широкий, полноводный Нил. И тут же вспомнил, как отец Абду, моего друга из Каира, крепко пожимал мне руку, которая еще ничего в жизни не сделала, благодарил за то, что мой папа строит Асуанскую плотину.

Я сказал об этом папе.

Он ответил мне не сразу. Я думал, что папа уже забыл о моем вопросе, хотел напомнить, что не сплю, что жду. Но папа заговорил сам:

— Нил — кормилец Египта. Ты сам видел: только возле него, возле воды, живут люди. Но Нил — коварный, своенравный, жестокий кормилец. Когда он разливался, выходил из берегов из-за тропических дождей, выпадавших не здесь, а значительно выше, где-то в верховьях реки, может, где-нибудь даже на экваторе, тогда вода мчалась с неудержимой силой. Она все сметала на своем пути: дома феллахов, людей, животных, посевы.

Люди не знали, что делать с рассвирепевшей рекой, как ее утихомирить, умилостивить. Они думали, что провинились перед рекой, поэтому она и бушует. Вот тогда и пришло жрецам в голову, что нужно задобрить Нил, принести ему жертву.

Давно это было, еще во времена фараонов. И в бурную, стремительную, мутную воду реки люди стали бросать самую красивую в стране девушку.

Этот обряд настолько вошел в жизнь, что в некотором роде сохранился даже и до наших дней. Теперь, когда Нил выходит из берегов, под крики людей, под звуки тамтамов, бросают в воду… красиво разрисованную куклу…

В комнате было темно.

— Ты спишь? — спросил он.

Я не ответил. Его рассказ произвел на меня такое впечатление, что я не хотел, не мог говорить. Я думал о том страшном времени, когда красавиц топили в реке. Перед моими глазами ожила страшная картина.

…На обоих берегах Нила стоят люди, много людей. Жрецы ведут за руки красивую девушку в белом длинном платье невесты, невесты Нила. На голове у нее — венок из цветов. Из глаз текут слезы. Старые жрецы с худыми темными лицами успокаивают ее, говорят, что она должна гордиться, ибо на нее пал выбор стать невестой самого бога Нила. И что будет она жить в роскоши в подводном царстве, в той, новой для нее жизни. И, возможно, она и вправду успокаивалась. А может, и нет. Потом играли на флейтах, свистели на дудках, пальцы музыкантов выстукивали на тамтамах, люди распевали дикие песни. Тут же присутствовал фараон. Красавицу брали за руки, раскачивали и… бросали в реку.

Захлебываясь в воде, она понимала, что тонет. И не сопротивлялась. А вода несла ее и несла вдоль берегов, мимо людей, кричавших и прыгавших от радости, мимо жизни. И долго еще людской гомон стоял над Нилом…

И так каждый год. Новый разлив реки — новая жертва. Да и не в одном месте, а повсюду, по всему течению Нила.

Я думал о страшной той жизни, о дикости и темноте людей. И еще — что это никогда больше не повториться. Люди наконец утихомирили могучий Нил, построили плотину…

Утром мы ехали на плотину, ехали в автобусе, который вез рабочих-строителей. Мой замечательный гид — папа — рассказывал по дороге:

— Они выросли одновременно — город и плотина. Всего десять лет назад на месте города были гранитные горы. Суан, по-арабски, — розовый гранит. Асуан — город высотной плотины. В Асуане уже насчитывается сто тысяч жителей. Это не только строители плотины и города. Развивается химическая промышленность, которая дает удобрения сельскому хозяйству; добываются железная руда, мрамор, гранит…

Живут здесь в основном нубийцы… Ноб означает — золото. Нубийская пустыня богата золотом…

Я ехал и думал, что уже ничто не сможет меня удивить: столько повидал за последние дни. Подумаешь, плотина — перегородка через реку!

Было утро, шесть часов. Рабочий день здесь начинается рано. Но зато заканчивается в два часа дня. Дальше работать невозможно. Жара.

Слева от дороги виднелось легкое ажурное строение. Я узнал его, это вокзал. Сюда приходят поезда из Каира и направляются в Каир. Каждый день пять поездов. На одном из них мы и приехали. Из Каира в Асуан можно также приплыть по Нилу или прилететь самолетом.

Нас обгоняли машины с зубрами на капоте — наши минские самосвалы.

Мы выехали за город. Слева и справа гранитные горы.

— Дорогу пробили в горах, — говорил папа. — Здесь всюду гранит. Пустыня — это гранит, покрытый песком. Три года строили дорогу. Зато более прочной нет, наверное, во всем мире.

За окном снова пустыня и снова виден караван верблюдов.

— Может, купить тебе верблюда? — улыбнулся папа, — в воскресенье базар. Верблюд стоит сто фунтов.

Я понимал, что он шутит. Зачем мне верблюд? У меня есть маленький, игрушечный. Я посмотрю на него и вспомню, как ездил на настоящем.

На несколько минут автобус остановился возле фараоновских каменоломен.

— После плотины ты уже не захочешь сюда ехать, — сказал папа. — А посмотреть стоит.

Мы вышли из машины.

Еще пять тысяч лет назад здесь добывали гранит для храмов, высекали статуи, колонны, обелиски.

Один и теперь лежит, обелиск Хатшепсут, — отшлифованная глыба весом 1100 тонн. Обелиск раскололся, когда его подымали, чтобы по Нилу отправить в Карнакский храм.

Теперь по обелиску ходят туристы.

Поодаль кладбище тех, кто долбил кирками, шлифовал, гранил камень. Кладбище фараоновских времен…

Мы едем на плотину. Автобус останавливается, рабочие выходят. А мы с папой едем дальше. Наконец машина останавливается еще раз. Теперь выходим и мы. Делаем несколько шагов, и… перед нами далеко внизу открывается вся плотина.