Галина Василевская - Я еду на верблюде

Еще копали. Думали, что найдут статую фараона, а откопали каменного сфинкса — фантастическое существо с головой человека и туловищем льва. Сфинкс — это символ силы и мудрости.

Так говорит легенда.

По-египетски «сфинкс» означает «живое отражение». Конечно же, отражение не лишь бы кого, а фараона.

Сфинкс Гизы — самая большая скульптура в истории человечества. Это природная скала, которая напоминает туловище льва, который подкрадывается к добыче. Только голова сфинкса высечена из камня и приставлены передние ноги.

Время, ветер, солнце выбелили, выветрили скалу, и теперь видны пласты, из которых она сложена. Пласты эти мне кажутся окаменевшими костями.

Лицо фараона. Какое выражение было у этого лица, если арабы назвали его «отцом ужаса»? Солдаты Наполеона стреляли в это лицо из пушек и разбили его.

Раненый, безносый сфинкс смотрит на пустыню.

Чем больше вглядываешься в его лицо, тем больше кажется, что оно оживает. И уже не замечаешь царапин и повреждений: они кажутся морщинами и шрамами.

Я смотрю на сфинкса, и папа смотрит. Мы оба молчим. Потом папа спрашивает:

— Видишь тревогу на его лице?

Я вглядываюсь и как будто и вправду вижу тревогу на лице сфинкса.

— А о чем он тревожится?

Я не знаю, о чем может тревожится сфинкс — каменная глыба с живым человеческим лицом, — и молчу. А папа говорит, чтобы я сам понял, чтобы научился самостоятельно думать перед произведениями искусства.

— Может, сфинкс задумался о прошлом? Может, о будущем? А может, думает о жизни человеческой… Сколько он повидал на своем веку. И, может, о чем-то хочет предупредить людей и тревожится, что бессилен сделать это… А люди его не понимают. Не понимают и называют сфинкса загадкой…

Я слушаю папу и думаю, что, может, все и вправду так, может, потому и стреляли в сфинкса солдаты Наполеона, чтобы он не смотрел на них такими странными глазами. А он все равно смотрит. Смотрит и по-прежнему вызывает у каждого, кто стоит перед ним, какую-то непонятную тревогу.

Теперь мы уже садимся в автобус вместе с нашими туристами. И на пирамиды я смотрю из окна автобуса. Чем дальше мы от них отъезжаем, тем более величественными они кажутся. Мне грустно расставаться с ними.

— Понравились пирамиды? — спрашивает папа.

— Я хочу еще побыть здесь, — вырвалось у меня.

Папа не стал доказывать мне, что я говорю глупости.

— Видишь домик? — показал он из окна автобуса на домик с кружевными верандами, который находился недалеко от пирамид. — Это Мена Хауз. Хочешь, мы приедем сюда обедать?

Я закивал головой в знак согласия, хотя и не знал, что такое Мена Хауз. Главное, что мы еще вернемся сюда.

Тут Клеопатра Андреевна взяла в руки маленький микрофончик и начала говорить о том, что мы увидим через несколько минут, о Мемфисе — городе, который поглотила пустыня.

Слова ее поразили меня. Как это пустыня может поглотить город? Ведь пустыня не живая. Я пробую себе представить, как это случилось, и вот уже будто вижу пустыню, только не такую, как в Гизе, а пустыню в виде громадного зверя, у которого лапы из песка, огромная голова — тоже из песка. Он такой же желтый, этот зверь, как песок пустыни, и сливается с песком пустыни. Пасть у него такая, что если разинуть ее, то можно проглотить все: человека, дом, даже целый город.

Вот какой зверь — пустыня. И мне уже хочется, чтобы нечто подобное рассказала Клеопатра Андреевна.

Я вслушиваюсь в ее слова.

— Было это давно, когда Верхний и Нижний Египет только-только объединились, чтобы вместе сражаться с общими врагами — чужеземцами. Объединил их фараон Менес. И на границе двух Египтов основал столицу. Город Менеса — Менефис — Мемфис. Потом в этом городе жили Хеопс и его сын Хефрен.

— Так Менес еще более древний, чем Хеопс? — удивляюсь я. Мне казалось, что Хеопс — самый древний фараон.

— Да, Менес более древний, — отвечает Клеопатра Андреевна. — Фараоны жили в роскоши. Они посылали своих воинов в походы против соседних стран, чтобы захватить богатства и рабов и стать еще более богатыми и могущественными.

Клеопатра Андреевна рассказывает, как тяжело жилось простым людям при фараонах. Так тяжело, что они не выдержали и подняли восстание. Я про это знаю — в школе учил. Единое государство распалось на мелкие отдельные княжества, которые начали воевать между собой. Наконец одному князю из города Фивы удалось снова всех объединить. Столицей страны стал город Фивы.

В новую столицу переехали богатые люди из Мемфиса. За ними покинули город художники, мастера, потом и все остальные.

Опустели дворцы Мемфиса. Опустел город. Ветер пустыни гнал песок на город, гулял по пустынным улицам. Песок заползал в дома через двери, через раскрытые окна. Дома разрушались. Их заметало песком. Ветер заровнял песок, и стало ровное чистое песчаное поле. Словно и не было здесь никогда города.

Так пустыня поглотила город.

Шли годы, проходили столетия. О Мемфисе все забыли. Ни о чем не знали б и теперь, если бы не археологи, которые раскопали руины храма в бывшем городе и нашли статую — свидетеля былой его славы.

Высеченная из одной глыбы розового гранита статуя фараона Рамсеса II весила восемьдесят тонн.

И вот мы идем по земле этого древнего города. Земля твердая, как камень. Всю до капли влагу у земли отобрало солнце. Выжгло. Вытянуло. Выпило. Земля высохла, местами потрескалась. Когда ступаешь — у ног поднимаются маленькие облачка пыли.

Видели мы статую. Теперь она лежит в музее, который построен специально для нее. Лежит, а не стоит, потому что у нее отбиты ноги.

— А кто отбил у статуи ноги? — спрашиваю я. Мне жаль, что такая большая статуя лежит без ног.

— Может, во время очередного бунта простые люди именно таким образом высказали свое отношение к фараону, — отвечает Клеопатра Андреевна и ведет нас на второй этаж музея, чтобы оттуда лучше рассмотреть статую.

Она говорит обо всем безразлично, как бы между прочим. Ну, конечно же, группы туристов у нее меняются каждый день, и каждый день она рассказывает об одном и том же. И, наверное, ей надоело это, ведь история не меняется. А для меня каждое ее слово звучит как открытие и вызывает столько мыслей, что я не успеваю в них разобраться.

Мы поднимаемся по лестнице и сверху глядим вниз.

— У Рамсеса II красивые черты лица, — говорит Клеопатра Андреевна. — Сколько величия во всей его осанке, сколько гордости!

А я вижу раскрытые каменные глаза, которые смотрят в небо, широченные плечи. У фараона длинная узкая борода, и даже на статуе видно, что она прикреплена к лицу.

— Это козлиная борода — признак ума, — объясняет Клеопатра Андреевна. — Ее подвязывали и имели право носить только фараоны. Вы еще не раз увидите такие бороды и у статуй, и у сфинксов с лицами фараонов. Кстати, здесь у музея стоит такой сфинкс.