Станислав Никоненко - Догоняйте, догоняйте!..

В этот день у ребят пионерского лагеря «Ромашка» был кросс. Копытин еще раньше познакомил всех с нормами комплекса ГТО. Затем были дни, когда все бегали, или прыгали, или бросали теннисный мяч. И вот наступил день кросса.

Как и всегда на соревнованиях, одни надеялись отличиться, другие с тревогой думали: лишь бы добежать.

Пастушков относился к последним. Кросс беспокоил его весьма и весьма. Но Пастушков был натурой ищущей. Попробовал он найти выход и из этого положения. Крепко призадумался Теоретик. Призадумался и… Если б он знал слово «Эврика!», он бы непременно произнес его. Но в свои тринадцать лет он еще не успел с ним познакомиться. Поэтому Андрюшка сказал: «Ну, елки-палки! Посмотрим!..» Потер ладони одну о другую и отправился в лес. Он шел по трассе с блокнотиком, делал в нем какие-то зарисовки и пометки, иногда сворачивал в сторону — смотрел, прикидывал, опять выходил на трассу. В довершение всего он засек время и даже пробежал какую-то часть, после чего снова вынул блокнотик, что- то подсчитал и, довольный, вернулся в лагерь.

Косте Булочкину кросс тоже не улыбался.

Но физрук сказал ему бодро и обнадеживающе:

— Ничего, Костя, справишься. Ты же крепкий малый. А наш кросс — пустяк. Для такого, как ты, это тьфу, семечки, — он похлопал его по плечу и несколько смягчился, видя грустную физиономию кроссмена. — Костя, главное — пробеги. Рекорда не надо.

И вот Булочкин стоял возле столбика с табличкой «Старт» и с тоской размышлял о предстоящем забеге. А еще он думал: «Эх, появилась бы на небе черная туча, и пошел бы дождь, и отменили бы тогда этот кросс». И Булочкин вернулся бы в свой корпус и вынул бы из-под подушки книгу «Таинственный остров».

Но черная туча не появилась.

Булочкин стоял и переминался с ноги на ногу. Ноги были какие-то тяжелые, будто в мокрых валенках. Вот сейчас крикнут: «Марш!», и Булочкин запутается в них, один валенок соскочит, Булочкин споткнется, упадет, все судьи и зрители засмеются. И…

— Внимание! Приготовиться!.. Марш!

Расталкивая друг друга локтями, все побежали по главной аллее. Вперед! Что есть силы вперед.

Булочкин бежал в первой группе, там было человек десять. Трасса вошла в лес. Замелькали кусты и деревья. Как хорошо, как прохладно было бы в их тени. Здесь же, на тропе, поднимающейся полого вверх, жарко и душно.

Костя чувствовал, как выступили на лбу капельки пота, как соединились они в ручейки и начали стекать, преодолевая преграду бровей, на ресницы, в глаза. Голова гудела, в ней отдавалось каждое прикосновение ног к земле. Стук-стук-стук. Стук-стук- стук. Сердце стало вырываться из груди. Воздуха не хватало, ноги все тяжелее, все непослушнее.

Первый контрольный пункт. Судьи что-то отметили, что-то крикнули. А еще бежать и бежать.

Чьи-то пятки, чьи-то локти мелькают перед Булочкиным. Раз-два, раз-два… Эти пятки и локти словно притягивают Костю, не дают ему отстать. Но вот дальше, дальше уходят мелькающие пятки и локти. Кто-то обошел Булочкина, еще один и еще… А вот приблизилась опять чья-то спина. На ней номер семь. Опять замелькали перед Костей пятки и локти. И семерка заплясала, закачалась топориком.

Поворот. Тропинка опустилась вниз, и ноги побежали сами собой. Булочкин уже не думал о скорости. Только бы добежать. Выдержит ли?..

Но что это? Мелькающая впереди семерка устремилась в кусты. Ее обладатель обернулся — Андрюшка Пастушков.

Еще ничего не соображая, Булочкин ринулся за ним, продрался сквозь колючки шиповника и упал на траву рядом с Андрюшкой.

Теоретик тихо смеялся и прерывисто дышал.

— Что, решил не бежать? — спросил Булочкин.

— Ты что, спятил? — Андрюшка лежал, раскинув руки и запрокинув голову. — Чудик! Сейчас отдохнем минутку и побежим. — Он поднес к глазам часы: — Контрольный пункт за следующим поворотом на другой тропе. Мы на нее через кусты выберемся — никто не заметит. А срежем — будь здоров! Я трассу знаю…

Булочкин тоже лежал, смотрел в небо и чувствовал, как утихает стук в голове.

— Пора, — сказал Теоретик.

Они перебежали поляну, опять продрались через кусты и выскочили на утрамбованную земляную тропу, вдоль которой алели флажки.

Впереди бежали двое. Теоретик и Булочкин догнали их и вместе с ними пронеслись мимо второго контрольного пункта.

— Булка-то дает! — услышал Костя.

На призовое место он не надеялся. Но когда судьи подвели итоги, оказалось, он занял четвертое место. Третье досталось Андрюше Пастушкову.

Физрук даже секундомеры проверял. Нет, все правильно.

Все поздравляли Борьку Мамалыкина: пришел первым. Но это не было неожиданностью, а вот Пастушков и Булочкин! Им тоже жали руки. Теоретик с радостным смущением отвечал:

— Да ладно, ребята. Чего там…

А Булочкину как-то безразлично было. Молчал он, ни на кого не смотрел.

— Зазнался Булка, — говорили ребята.

Физрук глядел на него как-то странно, рассматривал, что ли. Как незнакомого.

Костя повернулся, потопал прочь. Вечером он подошел к физруку.

— Георгий Николаевич… Я с вами поговорить хочу. Можно? — Булочкин поковырял землю носком сандалии. — Я, знаете…

— Знаю. Никогда не поверю, чтобы пробежал с такой скоростью. Ни ты, ни Пастушков.

— Я и не бежал.

— Знаю. Ошибся Теоретик. Побольше бы ему практики. И тебе тоже. Тогда пробежишь.

— Пробегу?

— А ты думал! — Копытин поерошил его волосы. Неожиданно улыбнулся: — Для чего ж я тебя в первую сборную включил?

— Меня — в первую?.. А теперь прогоните…

— Да нет. Пожалуй, оставлю. Я все ждал, кто из вас первый скажет. Но смотрю, Теоретик лаврами упивается, поздравления принимает…

— Я пробегу, Георгий Николаевич. Завтра начну на этой трассе бегать. Можно?..

— Можно. Догоняй! — И Жора сорвался с места.

Степан Васильевич Чучкин ходил в непременных членах завкома не первый год. На перевыборных собраниях всегда находился человек, который кричал:

— Чучкина включите в список!

И никто не возражал. Потому что Чучкина если и не отличали особые достоинства, то и не портили существенные недостатки.

Степан Васильевич вел культурно-массовую работу довольно удачно: под его непосредственным руководством и при личном участии было проведено немало, как принято писать в отчетах, «интереснейших мероприятий».

Эти мероприятия четко делились на зимние и летние.

Зимой Степан Васильевич возглавлял весьма странную группу мужчин, которая собиралась по пятницам у железнодорожных касс в ожидании ночного поезда. Вооруженные коловоротами крупного калибра, они были одеты в теплые стеганые фуфайки и ватные брюки, на ногах — валенки с галошами или унты. У каждого висел на лямке зеленый фанерный ящик.