Валентин Рушкис - Повесть о славных делах Волли Крууса и его верных друзей

— Нужно унести, — сказал он, — а то будет здесь ржаветь без толку…

— Думаешь, больше строить не будем? — спросил Юри.

— Начальству виднее. Можно и отдохнуть, — солидно ответил Калью. И, совсем как взрослый парень, добавил: — Тут как-то меня девчонки из совхоза приглашали… Хочешь, пойдем в субботу потанцуем?

И, хотя к концу фразы Калью не уследил за своим басом и самое ответственное слово — «потанцуем» — пропищал тоненько, Юри не обратил на это внимания. Домашняя вечеринка — это здорово! Вволю можно натанцеваться!

В доме Паю в тот вечер разговоры шли не о танцах, а о музыке. Лилли, встретив супруга, радостно сообщила ему:

— Альберт, стройка у них, кажется, лопнула! Рауль опять сможет брать уроки музыки!

— Это правда? — спросил у сына Альберт Паю, удивленно подняв брови.

— Разве я когда-нибудь врал? — в тон ему, по-отцовски подняв брови, сказал Рауль. И слегка покраснел, потому что память у него была хорошая.

И вдруг ему стало грустно.

Рауль вспомнил мамины наставления, бессонницу, нудные часы за пианино, гаммы, певчую Рястас… Почему-то рядом с гаммами в его воспоминаниях оказались те злополучные яблоки… А мускулы? Рауль уже начал было гордиться своими мускулами, каждый день ощупывал их, даже отцу давал потрогать. Страшно подумать, что станется с этими бицепсами без тренировки!

Правда, он и сегодня мог бы сходить к какой-нибудь старушке, потренировать мускулы возле ее поленницы. Андрес звал его с собой — ребята отправлялись на гору, к Вийу Ныгес. Но тимуровские дела в уговор Рауля с отцом не входили. Он отказался. Раньше ему всегда бывало хорошо и дома, одному. А вот теперь чего-то недостает. Чего же?

Тем временем Андрес, Айме, Харри и Волли уже расправлялись с дровами Вийу Ныгес… На этот раз старая Вийу была приветлива и даже улыбалась, обнажая редкие желтые зубы. И страшного Тукса она сумела успокоить: Вийу любила, когда на нее работали. Конечно, она считала пионеров дураками: приходят к ней батрачить, и совершенно бесплатно. Ну, пусть попотеют, ей-то от этого только польза!

Из окон ее большого дома были хорошо видны речка и школьная стройка. Старую Вийу всегда раздражало, когда ребята копошились на берегу. Это был ее берег. Когда-то она, Вийу Ныгес, была хозяйкой Метсайыги, на которой теперь, не спросясь, хозяйничали школьники. Вийу не могла простить им этого. Она полжизни трудилась, она сгорбилась в тяжких заботах о большом своем доме и участке земли. А эти мальчишки и девчонки даже не знают об этом, их это не интересует! Ишь пришли на готовенькое! Будь ее воля — она бы им показала!

Вон тот, тощенький, еще ничего Харри, сын соседки, что в медпункте служит. Мать у него сумасбродка — то не накормит, то из дому выгонит, — так Вийу его приручает, даже подкармливает иной раз… Пускай попасется: может, удастся вернуть заблудшую овцу в стадо Христово… Вслух он ей читает разные книги божественные, думает глаза у нее ослабели. А это Вийу о нем печется, чтобы ему в душу запало слово истинное.

Вот и сегодня успела шепнуть пареньку — тайно, чтоб другие не услышали:

— Приходи, Харри, почитаешь мне!..

Сказал «приду». Ну и слава богу, и хорошо. Все хорошо: и работают на нее даром, просто по глупости, и стройку свою бросили. Теперь все их бревнышки весной уплывут в озеро. Сколько раз Вийу говорила, что не получится у них ничего! Правда, говорила только Эмме Рястас, двоюродной племяннице. И еще Туксу — он ведь тоже понимает, только что говорить не может…

Тукс даже умнее Эммы — никогда не спорит со старой Вийу. А Эмма нет-нет да и разинет рот… Бездельница этакая, ей бы только петь… Всю жизнь пропела, а нынче живет у Вийу в квартирантках. То ли дело сама Вийу — такой дом нажила! Собственный!

Ох, трудно было наживать этот дом! Потом еще всякие напасти посыпались одна власть, другая, третья… Война… В конце войны муж погиб. Здесь же, в Метсакюла. Он все старался быть к немцам поближе, старался им угодить. А когда те убегать собрались, уже в последние свои дни, не угодил чем-то. Сами немцы его и убили. Тогда Вийу плакала, много плакала. А теперь, когда оглянешься, видно, что все хорошо получилось. Останься он в живых, и дом могли отнять, и самих выгнали бы, пожалуй. Вон кое-кого из хозяев выселили. Вийу Ныгес другое дело: вдова человека, убитого гитлеровцами. Хоть и не любят ее — это она знает, не любят! — а все же заботятся. Пионеры дрова пилят!

Что бы им такое дать покрепче, потяжелее, чтобы не так они смеялись и радовались? Постой-ка, были здесь где-то пеньки — суковатые, твердые…

— Вот, ребята, я тут еще нашла три чурбанчика, распилите-ка…

С той же своей застывшей улыбкой на лице Вийу Ныгес с помощью ребят выкатила свои корявые пни.

Она ненавидела этих детей.

Может быть, она завидовала людям, которые что-то делали вместе. Даже себе самой она никогда не призналась бы в этом, потому что это было слишком страшно. Приятнее было думать, что все завидуют ей, хозяйке большого дома и злой собаки.

— Вот спасибо вам, вот молодцы! — приговаривала Вийу, глядя на работу пионеров. — Быстро-то как!.. А мельницу свою бросили, значит?

— У нас не мельница, а гидростанция, — поправил Андрес.

— Как ни называй, все равно водой крутит. Бросили, говорю, строить-то?

— Нет, — поспешно ответил Андрес.

Он и сам еще не был уверен, что их стройка не остановится, но он поторопился ответить, чтобы Волли или Харри не пустились рассказывать старухе об их несчастьях. Кому угодно другому сам Андрес начал бы жаловаться на инспектора, на плывун, на дожди. Кому угодно, только не Вийу Ныгес.

— Для кого же вы ее строите? — спросила Вийу.

— Как «для кого»? Для себя! Это будет наша электростанция! — сказала Айме.

— Ишь хозяйка какая…

Сказать бы им сейчас: «Как так, по какому праву? Земля-то моя!» Но как скажешь? Земля давно числится за совхозом. А ведь эта мельница могла принадлежать ей, Вийу! Построй она себе такую — разбогатела бы, всех соседей подмяла бы под себя. Высоко забралась бы, не достанешь!

Нет, нельзя этого им говорить. Не поймут. А поймут — еще хуже. Лучше она вот чем подковырнет:

— Какая же она будет ваша, эта мельница, если вы ее построите, а сами школу кончите и уйдете? Вот она будет и не ваша! Для кого же, выходит, строите?

— Для себя, — просто ответил Андрес. И пояснил: — Для всех.

Он увидел, как ехидно и недоверчиво усмехнулась старуха. Ах, вот что, она издевается над нами! И этот суковатый кряж — тоже издевательство. Пила еле вгрызалась в него, визжала, подпрыгивала, нагревалась.

— Слушай, Андрес, — шепнул другу взмокший от пота, взъерошенный Волли, — ну ее! Провались она со своими пнями! Давай бросим, а?