Владимир Степаненко - Компасу надо верить

Мы вышли на бетонку. Дорога круто спускалась вниз, укатанная тысячами автомобильных колес.

Навстречу нам из карьера ползли груженные глиной самосвалы. Машины надсадно гудели перегретыми моторами.

По петляющей бетонке мы спускаемся на дно котлована.

Сверху без остановки летят порожние машины. Они обдают нас горячими выхлопами дыма.

За каждым поворотом все выше становились отвесные стены карьера. Уже не видно наверху маленького домика диспетчерской.

Бетонка повернула вправо, и мы оказались перед высокой стеной мела.

— Сеноман-альба! — громко объявил Алешка.

— Здравствуй, сеноман-альба! — я посмотрел вверх, где должен стоять экскаватор Афанасия Ивановича. Рассказать Насте, как я спускался в ковше?

— Юра, где сеноман-альба? — спросила Настя.

— Кругом. Это мел. Он и есть сеноман-альба.

Алешка рассказывал о геологических разрезах, но я его совсем не слушал.

— Правда, красиво! — я рукой показал Насте на противоположную сторону карьера.

Солнце нырнуло за горбатую верхушку меловой горы, и стена карьера, до этого скрытая дымкой и пылью, вдруг придвинулась. Темные тени скользнули вниз, четко расчерчивая границу пород.

— Алексей Мартынович, вы не знаете ширину карьера? — спросила Маша Шустикова.

— Два километра. А по кругу — десять!

— Десять километров! — удивленно протянула Настя.

— Идемте вниз! — Алешка пошел вперед, увлекая нас за собой.

Вот и изрытое дно карьера. Трудно шагать по вязкой грязи. Разбросаны огромные глыбы. Блестят красные лужи.

Машин не было, и все три экскаватора не работали. Ковши опущены на землю.

— Юра, расскажи ребятам о письме Владимира Ильича Ленина к Кржижановскому, — напомнил Алешка.

Письмо Ленина небольшое. Я точно пересказал его.

— Дело надо вести сугубо энергично!

— Правильно, Мурашкин. Так требовал Ленин. Нам надо работать быстрей и лучше. По-ленински энергично! Надо скорей дать стране руду! Слышите, пахнет железом?

Настя недоуменно посмотрела на меня.

Алешка перехватил ее взгляд и сказал:

— Вяткина не верит мне? Кто еще сомневается? Понюхайте воду. Она выносит на поверхность железо. Понюхайте, она пахнет ржавчиной.

Я наклонился над красной лужей.

— Настя, пахнет железом, — убежденно сказал я, — И красный цвет от железа.

Алешка еще долго рассказывал о планах развития карьера. Знакомил с рабочими, показывал машины. Я старался все время быть около Насти.

Достал книгу «Курская магнитная аномалия». Читал на двух уроках. Чуть не засылался.

Пляску магнитной стрелки под Курском первым заметил ученый-астроном академик Иноходцев. Я сосчитал. Вышло сто семьдесят один год тому назад!

Нашу Курскую аномалию изучала особая комиссия. Ленин послал Губкина, Карпинского и Шмидта. Одних академиков!

Могу удивить Алешку. Специально записал. «В первый год девятнадцатого века во всем мире было выплавлено 800 тысяч тонн чугуна. А в первом году двадцатого века — 41 миллион 200 тысяч тонн». А что будет в первом году двадцать первого века?

Вот бы высчитать!

Новость потрясающая! Передали сообщение ТАСС. С борта нашей межпланетной станции сфотографировали невидимую часть Луны. Фотографирование Луны продолжалось сорок минут.

Самое большое кратерное море назвали морем Москвы.

У Зайца затеяли ремонт. Будут оклеивать новыми обоями комнаты. Смотрел, как играла футбольная команда Баскета. Колька Силантьев здорово бьет и правой и левой. При мне забил два мяча!

Заяц принес «Правду». Там напечатано письмо красноармейца Виноградова. Нашли в старой гильзе. Мы читали в классе письмо по очереди. Заяц отдал газету мне. Письмо приклеил в дневник. Пусть будет всегда со мной.

«Нас было двенадцать, посланных на Минское шоссе преградить путь противнику, особенно танкам. И мы стойко держались. И вот уже нас осталось трое: Коля, Володя и я, Александр. Но враги все лезут. И вот еще пал один — Володя из Москвы. Но танки все лезут. Уже на дороге горят девятнадцать машин. Но нас двое. Но мы будем стоять, пока хватит духа, но не пропустим до подхода своих.

И вот я один остался, раненный в голову и руку. И танки прибавили счет. Уже двадцать три машины. Возможно, я умру. Но, может, кто-нибудь найдет мою когда-нибудь записку и вспомнит героев. Я из Фрунзе, русский. Родителей нет. До свидания, дорогие друзья.

Ваш Александр Виноградов.

22 февраля 1942 г.».

Дома никого не было. Я спокойно расположился за столом со своим дневником. В соседних домах зажгли свет, и от окон протянулись разноцветные дорожки — розовые, голубые, оранжевые.

В сумерки я не люблю зажигать лампу. Хорошо сидеть в темноте. О чем только не передумаешь! Можно представить себя капитаном подводной лодки или летчиком-истребителем. Конечно, лучше всего быть летчиком-истребителем, как дядя Макарий.

Стоило мне перевернуть стул, и круглая ножка превращалась в штурвал самолета, а будильник — в компас. Как на приборной доске, в темноте холодным фосфорическим светом сияли стрелки и цифры.

Отдал ручку от себя, и самолет перешел в пикирование. Нажал гашетку, и застреляли пушки.

«Тра-та-та-а! Тра-та-та-а!»

Из головы не выходило письмо красноармейца Виноградова. Я бы тоже храбро сражался и не пропустил фашистские танки! Сколько Виноградову было лет? Девятнадцать или двадцать? Если девятнадцать, то он был на шесть лет старше меня.

Возбужденный сделанным открытием, я заходил по комнате. Через шесть лет я — призывник.

Случайно я оказался перед этажеркой с книгами. Достал дядин альбом с фронтовыми фотографиями. На каждой странице снимки летчиков. Стоят перекрещенные ремнями парашютов. Держат планшеты. В шлемах и летных фуражках. Сняты группами и по одному. Под фотографиями скупые цифры: «1941», «1942», «1943».

Дядя Макарий мог бы много рассказать о каждом летчике, о своих боевых друзьях. Я внимательно разглядывал пожелтевшие фотографии, стараясь представить судьбу каждого из них. Где они сейчас? Все ли живы?

Не знаю, почему меня вдруг потянуло к дядиному томику Ленина. Никогда я не пробовал его читать и раскрыл с любопытством.

Красный томик у меня в руках.

Сначала я пытался открыть какой-то скрытый смысл в подчеркнутых словах и читал только их. Потом стал внимательно вчитываться в короткие телеграммы. Незаметно перелистал несколько страниц.

Передать всем волостным, деревенским и уездным Совдепам Московской губернии.