Жанна Браун - Хозяева старой пещеры

Здесь-то и строили теперь приборовские мальчишки своё грозное оружие для разгрома пещеры.

В самом конце пустыря, со стороны леса, стоял бесколёсный трактор. Как диковинный зверь, спрятавший раненую морду в траву. Ким осторожно подполз к трактору и посмотрел в сквозную пробоину мотора на «кладбище».

— Ну, что там? — нетерпеливо спросила Юлька.

— Подожди, — отмахнулся Ким.

На «кладбище» работа шла полным ходом. Санька прилаживал колесо, а Митька вертелся рядом, преданно заглядывая другу в глаза.

— Сань, тебе молоток подать?

— Сань, посмотри — хороший гвоздик, может, пригодится?

— Сань, как ты думаешь, Рыжая видала что-нито иль нет?

Санька только досадливо поводил острым плечом — отстань, не вертись под ногами.

Остальные мальчишки азартно добивали несчастную технику, выискивая нужные им детали.

— Нет, ты только посмотри, что они придумали! — восхищённо прошептал Ким, — Что ни говори, а голова у Саньки варит!

Юлька подползла к Киму и присела рядом.

— Ну, что я говорила?.. А вы ещё не верили!

Пушка получалась совсем как настоящая. Издали даже можно было подумать, что ребята её не сами сделали, а притащили из музея, где она хранилась со времён войны Петра Первого со шведами.

Широкая, покрытая чёрной масляной краской фановая труба была плотно привязана стальными полосами к толстой дубовой доске, выструганной из старого корыта. Впереди к доске были прилажены два большие велосипедные колеса, а сзади, к концам лафета, — два маленьких, из-за которых Митькина мать обещала спустить с сына штаны.

— Как же она будет стрелять? — спросила Юлька.

— Тише ты… — прошептал Ким, — смотри лучше…

Санька отложил в сторону отвёртку и ласково провёл рукой по чёрному, блестящему на солнце дулу пушки. Сухощавое, обветренное лицо его с остро выпирающими скулами и горбатым носом было всё перепачкано мазутом. Спутанные белёсые волосы вздыбились над выпуклым лбом.

— Готова «Гроза пещер», — гордо сказал Санька и вытер подолом ситцевой рубахи потный, грязный лоб. — А Кимка, поди, и не догадывается, какой мы ему подарочек припасли.

— Раскудахтался, Ястреб, — негодующе прошептал Ким, — посмотрим ещё, чья возьмёт!

— Ребя-а-а!.. Давай сюда! — крикнул Санька. — Счас испытание устроим и — держись, заборовские!

— Ур-р-а! — Митька завертелся на месте, размахивая руками.

Голос у Митьки стал пронзительным, как звук флейты.

— Слышал? — Юлька толкнула Кима в бок локтем. — Этот Митька всегда что-нибудь придумает. Прямо поэт какой-то ненормальный!

— Не глухой, — сумрачно отозвался Ким.

Ребятишки сбегались к пушке со всех сторон «кладбища», Санька окинул взглядом свой перепачканный мазутом отряд и торжественным шагом подошёл к пушке.

— Внимания-а! — захлебнулся восторженным криком Митька. — Счас…

— Хватит, — сурово бросил Санька. Он поднял с земли небольшой, с куриное яйцо, камень и заложил его в дуло пушки. — Давай!

Митька сорвался с места, подбежал к пушке со стороны лафета и изо всех сил оттянул на себя широкую красную полосу резины с толстым металлическим стержнем посередине.

— Огонь! — крикнул Санька.

Митька отпустил резину. Металлический стержень гулко вошел в дуло пушки и с силой вытолкнул камень. Он взвился высоко в воздух и, вспугнув ленивую стаю жирных голубей, коротко звякнул о что-то твёрдое во дворе Санькиного дома.

— Урра-а! — взвизгнул было Митька и осекся, зажав грязными кулаками рот, словно надеялся затолкать обратно так некстати вырвавшийся победный клич.

Сыпучий звон разбитого стекла и отчаянный вопль Санькиной матери: «Убили-и-и-и!» — взрывной волной разметал ребят в разные стороны. Только Санька остался стоять у пушки, как припаянный.

Из-за сарая, выходившего кривой, щелястой стеной на «кладбище», выбежала тётя Маруся. Простоволосая, босиком, в одной нижней полосатой юбке, она бежала по пустырю, по-утиному переваливаясь на коротких толстых ногах, прижимая к груди мокрую тряпку.

— Это что же такое делается, а? Как же это понимать, а?

Увидев сына, она на мгновение запнулась, а затем медленно, с трудом отрывая ноги от земли, подошла к Саньке и, тщательно выкрутив тряпку, принялась ожесточенно хлестать ею незадачливого изобретателя.

— Дожила, слава тебе господи! — приговаривала она, тяжело переводя дыхание. — Родной сын матери каменьями по голове пуляет! Это что же такое, а? Новое стекло на этих днях только вставила, а теперь что? Ну, погоди, свинёныш, я тебе покажу, как разбойничать!

Санька, пригибаясь к земле, только прикрывал голову руками, покорно подставляя под удары костлявую спину.

— Попался Ястребок, — злорадно хихикнула Юлька, — сейчас ему тётя Маруся крылышки-то пообломает!

— Перестань, — сердито буркнул Ким, — нашла чему радоваться…

— А что? Что я такого сказала?

— Ничего. Тебе бы так…

— Мам… будя… у меня и так вся спина взмокла, — наконец взмолился Санька.

— Взмокла, говоришь? Погоди, отец-то с фермы вернётся ввечеру, он тебя так просушит, ажно по спине трещины от сухости пойдут… Нет, это ж надо, а? В родную мать каменьем? А ну, марш домой!

— Тёть Маш, тёть Маш! — Митька неожиданно вылетел из-за ржавой кучи железа и, придерживая сползающие штаны руками, подбежал к Саньке. — Он не нарочно, право слово… эт-та… эт-та… мы пушку испробовали! — Выпалив всё это, Митька шмыгнул носом и юркнул за Санькину спину.

— Пушку? — Тётя Маруся повернулась к пушке и в голубоватых щёлках глаз её с новой силой вспыхнули гневные огоньки. — Опять вооружаетесь, милитаристы проклятые? До каких же это пор война промеж вами идти будет? И не совестно вам?

— Так этт-та ж не мы, правда, Сань? Эт-та ж они, заборовские… Кимка с Гошкой… они первые начали, правда, Сань?

— Ну, уж не знаю — они ли, вы ли, а только с души воротит, на вас глядючи. Ровно враги какие…

— Так мы ж разве что? Мы ж ничего, тёть Маш, правда, Сань? Кабы они сами не начали… Понаехали сюда и эт-та… как его… порядки свои устанавливают, будто эт-та… как его… пещера на ихней земле. А земля-то наша, правда, Сань!

Митька совершенно не мог говорить спокойно. Даже в классе, отвечая урок, возбуждённо перебирал ногами, готовый каждую минуту сорваться и лететь, сломя голову, куда глаза глядят. Вот и сейчас он прыгал возле Саньки, то и дело хватая друга за руку, словно ища поддержки. Широко распахнутые голубые глаза его так правдиво и убедительно светились, что тётя Маруся не выдержала и, легонько, для острастки, хлестнув Митьку тряпкой по ногам, усмехнулась.