Леонид Конторович - Колька и Наташа

Выяснив у Петра, как идут дела, матрос обратился к детям:

— Сдали инструмент? Поплыли.

Обратно шли вместе. Матрос шагал с гордо поднятой головой, сильный, уверенный, широко расставляя ноги. Рядом с ним, подпрыгивая, старались не отставать Наташа с Колькой.

По дороге Костюченко расспрашивал Кольку о его жизни. Но отвечала, торопясь, больше Наташа. Колька заикнулся, что он не доволен домашней работой, ему хочется настоящего дела.

— А знаете, ребята, приходите на Волгу, — подумав предложил Костюченко, — дрова пилить.

Колька обрадовался:

— Вот здорово! А когда прийти, дядя Глеб?

— Много знать будешь, скоро состаришься! Придет время, узнаешь. А пока ребят организуйте с улицы. — Он достал из кармана бушлата ломоть хлеба и разделил его на три равные части.

— Берите, — сказал Костюченко, — заработали!

— Не надо! — отстранил его руку Колька. Голодный огонек блеснул в глазах мальчика. — Мы на Волге сазанчиков наловим, ухой наедимся.

— Рыбак! — слегка насмешливо сказал Костюченко. — Разве ты не знаешь, что на Волге сазан зимой спит? Да что вы, ребята! Народ за осьмушку по две ночи дрожит на холоде, а вы на дыбы. Заработали, значит — получайте!

— Зачем нам ваш паек? — все еще пыталась протестовать Наташа. — Сами-то голодные.

— Насчет меня — ваше дело маленькое, — отрезал Костюченко. Закладывайте за щеки и марш по домам, рыбаки. А теперь до свиданья, счастливого плавания!

По дороге Наташа ворчала:

— Глеб-то Дмитриевич только с тобой да с тобой. И о работе на Волге, и про ребят. А я что? Я разве плохо собирала инструмент? Скажи, ну, что молчишь? Плохо, да?

Колька пожал плечами. Опять прицепилась. Разве он виноват, что Глеб больше обращался к нему?

— Будет тебе. Давай лучше побежим, согреемся. Небось, не обгонишь меня. Только кричишь: «я, да я».

— Это я-то не смогу, я? — мгновенно вспыхнула Наташа. — Посмотрим… — и она помчалась вперед. За ней полетели пустые санки.

У Кольки скользили сапоги. Он отстал. Когда расстояние между ребятами значительно увеличилось, Наташа на ходу обернулась и кричала:

— Что, получил, да?

Неожиданно навстречу Наташе, размахивая руками, выскочил курносый веснушчатый мальчик и ловко подставил ей ножку.

Наташа, раскинув руки, упала в сугроб, но тотчас же вскочила на ноги.

— Ты что? Ты что?

Мальчик нырнул в сторону, молниеносно схватил выпавший у Наташи кусочек хлеба, засунул его в рот и стал, давясь, жадно жевать.

Колька сразу узнал веснушчатого. Это был Генка — сын музыканта, который жил недалеко от старой Колькиной квартиры. На улице его прозвали Минор за то, что он любил вставлять в разговор это непонятное слово.

— Я ничего не сделал, — дожевывая и торопясь проглотить хлеб, выдавил Генка, — шел, нога поскользнулась, ты за нее зацепилась.

Вмешался подоспевший Колька:

— Врешь! Я сам видел, как ты ножку подставил.

— И хлеб мой съел, — сказала Наташа.

Но Генку нисколько не смутили такие серьезные обвинения.

— Я никогда не вру, — назидательно промолвил он, проглотив, наконец хлеб. — А ну, скажи еще хоть полслова — и дело твое минор.

— Сам ты Минор, — не на шутку рассердился Колька.

Мальчики настороженно закружились, зорко следя друг за другим.

Внезапно Колька резко остановился и бросился на Генку.

Они сцепились, яростно нанося друг другу тумаки, топча в грязном снегу свалившиеся шлем и шапку.

Генка вырвался. Мгновенье смотрел на тяжело дышавшего Кольку, потом с победным кличем ринулся на него и нанес ему удар в живот.

Дыхание у Кольки перехватило, он застонал и свалился в снег.

— Ах ты, бессовестный, задира, раз так — берегись! — закричала Наташа и яростно вцепилась Генке в волосы.

Генка взвыл. Он решил, что на него налетело не менее дюжины ребят.

— Будешь, будешь знать, — приговаривала Наташа.

Кто знает, как дальше развернулись бы события, если бы не вмешался вышедший из-за угла пожилой прохожий.

— Девочка, и не стыдно тебе? С мальчишками дерешься. Сейчас же прекрати, пока не снял ремень, слышишь?!

И когда Наташа, недовольная, что ей не удалось расправиться со своим врагом, отцепилась от Генки, а Колька с трудом поднялся на ноги, мужчина строго продолжал:

— Нашли время, сорванцы. Пороть вас некому.

Ребята, мрачно глядя друг на друга, разошлись.

На углу они на миг остановились и погрозили друг другу кулаками.

Что-то будет впереди?

Дома Мария Ивановна внимательно посмотрела на Наташу и Кольку и сразу поняла: с ними что-то случилось. Не говоря ни слова, она поставила на стол наполненные супом глиняные миски.

Отдельно на тарелке лежали кусочки воблы и хлеба чуть побольше спичечной коробки.

Наташа и Колька, довольные, что Мария Ивановна не задает им вопросов, молча ели. Осторожно, боясь пролить хотя бы каплю супа, подставляли под полные ложки хлеб. Хлеб они берегли на второе.

Но так долго молчание не могло продолжаться.

Мария Ивановна задумчиво покачала головой, пригладила Наташины волосы и, с сочувствием глядя на Кольку, спросила:

— Кто же тебя так изукрасил? Неужели из-за топоров? Пускай отказали бы в инструменте, насильно мил не будешь, а то ведь избили, ироды!

Как только заговорила Мария Ивановна, Колька начал давиться и обжигаться. Ему было стыдно. Если б за пилу или топор, а то… Колька понимал: Мария Ивановна ждет объяснений. Наташа тоже не решалась рассказывать о драке, чувствуя себя виноватой.

Увидев, что ребята перестали есть, Мария Ивановна сказала:

— Ну, уж суп-то не виноват, ешьте. Всему свой час, разберемся.

Она переставила стул к окну, поближе к свету и уселась вязать варежки. Вязала она их для выздоравливающих красноармейцев, урывая для этого каждую свободную минуту. Обычно эта работа доставляла ей удовольствие, она отдыхала за ней. А сейчас, расстроенная, нервничала, часто вздыхала.

— Мама, — не выдержала тягостного молчания Наташа, — ты больше нас не пустишь, да?

— Как не пущу! Пущу. Только вот досадно, что есть еще на свете люди, которые могут обидеть ни за что, ни про что.

Колька угрюмо отодвинул тарелку.

— Нас никто не обижал, тетя Маша. Нас везде хорошо встречали. Это я подрался! — последние слова он произнес с каким-то отчаянием, решив: «будь, что будет».

— Только и всего, — рассмеялась Мария Ивановна. — А я, старая, грешным делом, нехорошо на людей подумала: не с охотой, мол, помогают. Ан нет, ошиблась. Люди-то лучше, чем я о них думала. А драки промеж мальчишек — дело обычное. Ну, полно вам сидеть без дела, беритесь-ка за ложки, пока суп не остыл…

Наташа слушала мать, глядя в сторону. Иногда у девочки мелькала озорная мысль рассказать, что она тоже участвовала в драке, но боязнь огорчить мать удерживала ее.