Леэло Тунгал - Кристийна, или Легко ли быть средней сестрой

Да, у доктора Тихи у меня сразу всякая боль прошла, а тут зуб болел ещё полночи.

Я сказала маме, которая сидела у моей кровати:

— Эта тётя-врач, зубной врач, жуткая, противная, страшная, мерзкая, злобная, тупая! Хочу, чтобы у неё сразу все зубы заболели, чтобы щёки раздулись, как у хомяка! И поделом!

— Что ты болтаешь, Кристийна? — улыбнулась мама. — Просто у зубного врача такая работа, что иногда ему приходится причинять пациентам боль.

— Такая, что она это делает с удовольствием! Ей просто нравится мучить! — сказала я.

— А представь, что ты сама зубной врач. Или что мы с папой работаем зубными врачами.

— Мы? Мы нормальные люди! Даже Имби зубным врачом не станет! А какие люди идут в зубные врачи? Наверное, такие, которые в старые времена были палачами, или злыми мачехами, или людоедами!

Мама рассмеялась:

— Деточка моя, зубной врач на самом деле помогает людям. Я хочу сказать, что в первую очередь он человек и уж потом врач.

— Ха! — зло усмехнулась я в ответ. — Выходит тех, из кого хотят сделать зубных врачей, пытают или угрожают им оружием. Выбирай: или ты умрёшь, или станешь зубным врачом!

Мама покачала головой:

— Нет, ты подумай, насколько тяжела работа зубного врача. Я часто поражаюсь людям таких профессий, как врачи или полицейские, которые постоянно имеют дело только с плохим. Полиция ловит воров и других преступников, зубной врач должен с утра до вечера заниматься больными или поломанными зубами чужих людей. Ведь мало кто пойдёт показывать врачу здоровые и красивые зубы — хотя следовало бы. Да и полицейские редко слышат слова благодарности. А что будет, если исчезнут вдруг все врачи и полицейские? У тех и у других столько работы и так мало в жизни радости, сама посуди!

Я подумала о маленькой голубоглазой тёте, зубном враче. И правда: только один пациент выйдет из кабинета, как сразу войдёт другой. У всех больные зубы — один хуже другого. Все боятся боли, некоторые кричат жуткими голосами, а другие и вообще рта не открывают. А у некоторых неряшливых и ленивых людей зубы, может, годами не чищены… На одну маленькую голубоглазую тётеньку приходятся десятки или даже сотни пациентов. Да, если подумать, эта тётя просто героиня. Она лечит и лечит больные зубы, а некоторые больные, может быть, приходят вооружёнными, вооружёнными до зубов, как говорят по телевизору.

После долгого раздумья я решила: завтра приду к врачу, разину рот во всю ширь, как цирковой лев, и закричу: «Аааа!». Так громко и долго, как сумею. И однажды, когда все мои зубы будут совершенно здоровы, я хоть целый день простою в длинной очереди и покажу маленькой тёте-врачу все мои здоровые зубы, по одному. А двум дядям-полицейским, которых иногда встречаю на углу возле нашего магазина, скажу: «В одном я уверена: я ни разу в жизни не позволю себе лгать, воровать и совершать преступления».

Пусть радуются!

Накануне Женского дня Хелен составила список, кому она должна сделать подарки: 1) мама, 2) бабуля, 3) деревенская бабушка, 4) классная руководительница, 5) учительница пения. Для меня она составила такой же список, только печатными буквами, пятого пункта вообще не было, а под четвёртым стояло «гл. ув. ст. сестра».

— «Гл. ув.» — это означает «глубокоуважаемая», — важно пояснила Хелен.

— А «ст. сестра» — страшная сестра? — ехидно спросила я. Но Хелен пропустила этот выпад мимо ушей. Тогда я спросила: — А почему в твоём списке нет глубоко облажаемой младшей сестры?

— Дошкольницы ещё не женщины, и тем более не глубокоуважаемые, — заявила Хелен.

— А с какого возраста можно быть глубоко облажаемой? — попыталась узнать я.

— Не облажаемой, а уважаемой, эх ты, недотёпа, — рассмеялась глубокоуважаемая старшая сестра. — Это значит, что тебя уважают, ценят тебя. А где ты слышала, чтобы кто-то уважал шестилетнюю мелюзгу?

Нет, ничего подобного я не слыхала, и мне стало так грустно. Я ещё не школьница и уже не грудной ребенок, паинькой меня тоже не назовёшь, и меня никто не уважает. Я вздохнула, взяла карандаши и начала рисовать открытки к Женскому дню. Хелен посмотрела на то, как я рисую, и спросила:

— У тебя что, совсем нет денег, чтобы купить подарки?

— Мама говорит, что лучший подарок тот, который сделан своими руками, — тихо ответила я, потому что на деньги, которые я копила на подарки, вчера совершенно неожиданно для себя купила две плитки шоколада. Одну отдала Хелен, и хотя бы за это она могла бы меня уважать.

— Ну и дела! — вздохнула Хелен и вычеркнула из моего списка глубокоуважаемую старшую сестру.

— Мне от тебя рисунков не надо, ты и так в моей тетради для рисования намазюкала свою какашку.

А я подарю маме игольную подушечку, которую сделала на уроке ручного труда, бабуля получит закладку, а для деревенской бабушки нарисую открытку. А учительницам куплю цветы, вот!

— Надо бы и маме подарить цветы, — сказала я.

— Маме цветы всегда покупает папа. Ты же знаешь, что мама, принимая цветы, всегда говорит: «Ну зачем ты тратился, цветы сегодня дороги, прямо на вес золота!»

И в самом деле, накануне Женского дня мама всегда заводит разговор о том, что для нее не имеет значения, подарят ей в этот день цветы или нет, для неё важнее, чтобы её целый год хоть немножечко любили и заботились о ней. И пусть папа ни в коем случае не тратит своё дорогое время и деньги на цветы, которые простоят один день, или на дорогой подарок.

Отец на это смущённо отвечает, что, конечно, деньги у него под ногами не валяются, но на маленький подарок хватит. Но когда наступает Женский день, мамочка так радуется всем подаркам, что даже слёзы на глазах выступают. Мама даже в прошлом году была рада маленькому подарку, который оказался слишком большим: отец купил ей бюстгальтер с люрексом, о котором мама сказала: «Его можно повесить вместо гамака» и смеялась до упаду. Вечером мы с Хелен играли в бедных двойняшек, которым купили на вырост два синих чепчика, чтобы близняшки всегда ходили, держась за руки.

На этот раз утром седьмого марта отцу не надо было идти на работу. Мы решили вдвоём поехать на Ныммеский рынок и купить маме самые красивые цветы на свете.

— Купим орхидеи! — предложил папа, когда мы сели в автобус.

— Или васильки, или кукушкин башмачок! — сказала я.

— В это время они не растут, — вздохнул отец.

— А какие они, эти орхидеи? — спросила я.

— Немножко похожи на кукушкин башмачок. Только в три раза бледнее и в сто раз дороже, — улыбнулся папа.

Я так загордилась: мой папа подарит моей маме такие бледные и такие дорогие цветы!

Но на рынке орхидеи не продавали. Некоторые цветы были бледными, и все — дорогими, но ни один не назывался орхидеей. Там продавали тюльпаны, нарциссы, цикламены, подснежники и даже белую сирень — казалось, что автобус номер десять привёз нас куда-то на юг. Только нарциссы не пахли, а подснежники были хиленькими, а папа хотел подарить маме цветы, которые сказочно пахнут, так он и сказал. Хоть на все двадцать рублей, которые были у него в бумажнике.