Геннадий Блинов - Зона действия

Кузьмин подал заявку в автогужтранспортный цех. Оттуда прислали возчика и две санные упряжки. Вторым возчиком Кузьмин направил своего работника, проинструктировал его. Мужики попались основательные — доложили, что все сделали чин-чинарем, осторожно опустили снаряды в прорубь. Теперь-то, по прошествии стольких лет, металл, надо думать, успел сгнить, а остатки тех снарядов покрыло метровым слоем ила.

— Думать, конечно, можно, — вздохнул комендант. — Да только ныряльщики находят ваш «подарочек», Илья Сидорович.

Толстяк недоверчиво посмотрел на Савелия Ивановича.

— Дело ясное, пора и в путь, — сказал комендант и тяжело поднялся со скамейки, опираясь на костыль.

— Будь здоров, труженик тыла, — усмехнулся Савелий Иванович. — Хороший подарочек запсибовцам оставил. — Он покачал головой и, скорее сам себе, сказал:

— Надо же додуматься, — невзорванные снаряды свалить в воду.

Толстяк начал было оправдываться, но комендант, не оглядываясь и не слушая его, шагнул к тротуару.

— Ну что ж, ребятки. Не зря вы тревогу забили, — сказал Савелий Иванович. — А теперь пойдемте Марию Федоровну с ее командой искать.

После солнечной улицы в фойе библиотеки было тихо и сумеречно. Антошка заметил, что Савелий Иванович чуток оробел и старался не опираться на костыль, чтобы нечаянно не нарушить эту тишину. Под раскидистыми широколистыми пальмами, росшими из кедровых кадушек, Антошка увидел Марию Федоровну, Марфушу и Игорька. Рядом с ними сидела красивая молодая женщина. Антошка подумал, что где-то видел ее, и, приглядевшись внимательней, вспомнил: это же жена комсорга Коржецкого. Сейчас она что-то говорила, обращаясь к Марии Федоровне, слов разобрать было нельзя, но голос ее Антошке показался мягким, чуть тягучим и ласковым. Тогда, на автобусной остановке, она говорила иначе: вызывающе и грубо. «Может, вернется, — подумал Антошка. — Вот у Коржецкого будет радости!» Антошке очень хотелось, чтобы комсорг стройки чаще улыбался, чтобы он был счастлив. Конечно, Яшке придется уйти от Коржецкого, но это не беда. Он будет жить у них — Антошка сумеет убедить своих родителей, что это лучший выход.

Савелий Иванович тоже увидел жену Коржецкого и, улыбаясь, пробасил:

— Вот так встреча! Здравствуй, Светлана! — Он хотел было наклониться и поцеловать ее, но женщина слегка отшатнулась. Комендант смущенно кашлянул. Он сразу же, как показалось Антошке, постарел и ссутулился.

— А мы тебя, Светлана, все ждем, ждем, — как можно бодрее сказал он. — Стройка и к небу тянется и вширь растет. Почитай, ни одной газеты без упоминания Антоновской площадки не выходит.

— Много пишут, — ответила Светлана, стараясь не смотреть на коменданта. Голос ее стал холодным и безразличным. «Не вернется», — подумал Антошка. — Она и слышать не хочет о стройке». Савелий Иванович, видимо, еще на что-то надеялся и не хотел отступать.

— Приехала бы, Светлана, хотя на денек. Глеб с ума без тебя сходит, все у него из рук валится. А у парня дел — край непочатый, вся стройка на него смотрит.

Светлана дернула плечами.

— Так уж и смотрит. Как мальчишка, на мотоцикле носится по участкам — ни солидности, ни положения.

Комендант начал было говорить о том, что Светлана не права, что Коржецкий выполняет большую и нужную работу, но его прервала Мария Федоровна:

— Не дипломатничай, Савелий. Светлана уже решила на днях подать на развод, и Глебовы дела ее не интересуют.

Мария Федоровна прощалась со Светланой последней.

— Далеко не декабристка ты, голубушка, — холодно сказала она. — Ну да, как говорится, бог тебе судья.

Когда выходили из библиотеки, Антошка отстал от других и затаился за пальмой. Он подумал, что ему надо обязательно поговорить со Светланой, убедить ее: должна же она вернуться в свой дом на стройке. И, как казалось ему, он мог ей сказать такое, что она тут же, вместе с ними, сядет в автобус, поедет на Антоновскую площадку и уже никогда не вернется обратно в город.

Он вышел из-за пальмы навстречу возвращавшейся Светлане, и она от неожиданного его появления вздрогнула, потом, приглядевшись к Антошке, видимо, заметила в его взгляде что-то необычное, встревоженно спросила:

— Ты что-то хочешь мне сказать?

Антошка почувствовал, как у него запылали кончики ушей, он растерянно улыбался и никак не мог придумать, с чего же начать разговор с этой красивой и чуток надменной женщиной.

— Он очень хороший, — выпалил Антошка.

— Ты имеешь в виду Глеба? — спросила Светлана и горько улыбнулась. — Я знаю, что он хороший человек, мальчик. Но для любви этого, к сожалению, мало. Впрочем, тебе пока этого не понять.

Она легонько кивнула и пошла. Антошка растерянно переступил с ноги на ногу.

— Он плакал, когда вы уехали в город, — тихо сказал Антошка вслед уходящей женщине. — Я видел, как по щекам у него текли слезы.

Но она будто и не слышала Антошку. За ней тихонько стукнула дверь, ведущая в читальный зал.

Антошке стало так горько, что хотелось самому заплакать. «Почему люди не понимают друг друга? — думал он. — Почему они делают друг другу больно?»

Яшка в автобусе разыгрывал в лицах разговор Савелия Ивановича с Кузьминым, по вине которого в Черное озеро сбросили невзорвавшиеся снаряды, прибавлял кое-что от себя, и выходило это у него смешно. Марфуша смеялась, даже Мария Федоровна улыбнулась, когда Яшка назвал Савелия Ивановича геройским командиром красных следопытов.

— Что верно, то верно — пионером-пенсионером окрестили, — поддакнул Комендант.

Антошка смотрел на Марию Федоровну, Савелия Ивановича и думал о том, что они очень добрые люди.

Строительство завода ширилось, каждый день прибывали новые люди, их руки были нужны, но не сейчас, а через месяц-второй. Теперь же целые бригады вынуждены были простаивать, потому что не хватало бетона, арматуры, пиломатериалов…

Большая стройка — большие заботы. И Коржецкий чуть ли не сутками пропадал на объектах. Он искренне обрадовался, когда Марфуша привела к нему Яшку: двоим будет веселее. Правда, комсорг не знал, чем кормить мальчика, как и когда стирать ему белье, возникали еще десятки мелких житейских трудностей. Но все эти трудности разрешались сами собой. Ужин Яшке помогала готовить Марфуша, и Коржецкий давно не ел таких вкусных блюд. Он даже иногда подумывал о том, что его Светлане неплохо было бы поучиться кулинарному искусству. Светлана из картошки, например, могла приготовить всего два блюда — сварить ее почищенной или в мундирах и поджарить на сковороде. Но жареную Светланой картошку Коржецкий ел без особой охоты: она обычно пахла горелым, была сухой и безвкусной. А ел ее он только потому, что был как волк голоден и еще потому, чтобы не обидеть жену. Марфушину картошку он уплетал за обе щеки: поджаренные хрусткие ломтики таяли во рту. И вообще, из картошки Марфуша готовила добрый десяток блюд — одно вкуснее другого. Однажды она даже угостила картофельными оладьями. Пропитанные маслом, самый чуток подслащенные сахарком, они показались ему блюдом, достойным любого ресторана. Он был еще крохой, когда мать в первый послевоенный год кормила своих домашних картофельными оладьями. Но тогда их называли «тошнотиками», а готовили такую стряпню из картофелин, пролежавших в поле всю зиму. Весной на поиски оставшейся после осенней уборки картошки обычно выходили десятки людей. Они копали лопатами поля, радовались каждому найденному клубню. Коржецкий любил есть такие картофелины сырыми. Очищенные от кожуры, они хрустели на зубах, и их сладость теплом растекалась по всему телу. Забывшие, а то и не знавшие вкуса конфет и сахара, ребятишки, хвастаясь друг перед другом картофелинами, говорили: