Геннадий Блинов - Зона действия

— У меня слаще сахара…

— А у меня слаще меда.

Марфушины картофельные оладьи совсем не походили на те, вязкие, не желающие пропекаться и румяниться кругляши.

От ужина у них обычно что-нибудь оставалось на завтрак, и, разогрев эти остатки на плитке, они запивали еду кефиром и сытыми спешили на стройку.

Коржецкий скучал по Светлане, и если днем среди людей на какое-то время забывал о ней, то ночами только и думал о жене. Она, молодая и красивая, стояла перед глазами, и Глебу порой казалось, что он сходит с ума. И Коржецкий среди ночи выходил на улицу, поднимался по тропке на Маякову гору и оттуда смотрел на редкие поселковые огни в окнах, вспоминал те дни, когда через этот березняк вели высоковольтную линию. Тогда Глеб еще не знал Светланы и жилось ему радостно и весело. Подъемы на Маякову гору успокаивали его, и Коржецкий не только умом, но и сердцем начинал понимать, что нестерпимое чувство потери любимого человека перебродит в нем, что со временем исчезнет эта ни с чем не сравнимая болезнь, и он снова, как и раньше, будет веселым человеком, знающим цену радости. Но Глеб понимал и другое, что это время придет еще не скоро, и что ему никак нельзя распускать нюни и даже с самым отвратительным настроением учиться быть и веселым и энергичным.

Ночные прогулки успокаивали Коржецкого, придавали ему бодрость, чувство безысходности проходило, и он утром опять, еще с большим натиском, занимался делами стройки — спорил с начальниками строительных управлений, защищая интересы молодежи, помогал бригадирам выбивать кирпич, проводил собрания.

Создание комсомольского штаба забот прибавляло. Штаб был еще младенцем в пеленках, но строители его уже заметили, то и дело шли в вагончик с жалобами, предложениями, надеясь встретить там помощь и поддержку. Коржецкий помогал, как умел, но помочь всем он не мог — не хватало ни сил, ни времени, ни власти. Анализируя свои дела, он стал, понимать, что распыляет силы штабистов, а надо браться за самое главное. Но самым главным казалось всё: и забота о питании строителей, и рейд по проверке загруженности бригад во вторые смены, организация воскресников на строительстве поселкового клуба. Все эти и еще десятки других задач нужно было решать, и все они были главными. Даже сигнал о том, что в Черном озере остались снаряды, а может быть, и мины, разве второстепенный для него, комсомольского вожака, сигнал? Разве он имеет право не заметить тревожного блеска ребячьих глаз? Не понять романтического настроя ребят, значит — оттолкнуть от себя, лишиться толковых помощников и, вполне возможно, завтрашних строителей. Придут ли сегодняшние мальчишки и девчонки через пять-семь лет на стройку — это будет во многом зависеть от него, Коржецкого, от того, как он поведет себя с ребятами сейчас.

Глеб сидел за столом и делал записи в дневнике, который стал вести после того, как от него ушла Светлана. Вперемежку со своими чувствами, мыслями и настроениями он делал рабочие записи — о нуждах бригад. Солнце уже пряталось за Маякову гору, и Коржецкий то и дело выглядывал в окошко на дорогу — не появятся ли ребята? Он ждал результата их поездки в Новокузнецк. Если в Черном озере в самом деле «хоронили» снаряды военных времен, то надо немедленно связываться с воинской частью.

Была у него и еще одна тайная надежда: узнать о Светлане. И теперь, с приближением вечера, Глеб не находил себе места.

Сначала Коржецкий увидел Яшку. Тот ловко соскочил с подножки МАЗа и заторопился к вагончику. Яшкино лицо сияло. И Коржецкий понял, что ребята съездили в город не зря.

— Чем обрадует разведка? — спросил он, когда ребята перешагнули порог.

— Боевое задание выполнено! — отчеканил Яшка и по-военному приложил руку к виску.

— Ну, ну, — улыбнулся Коржецкий. — Вообще-то у нас в армии сержант говорил: к пустой голове руку не прикладывают.

— Вас понял, товарищ командир, — не обиделся Яшка.

Ребята, перебивая друг друга, стали рассказывать о встрече с бывшим начальником, отправившим снаряды на Черное озеро.

— Не зря хлеб едите, — серьезно сказал Коржецкий, выслушав мальчишек. — Будем связываться с военным округом. Видимо, саперов и водолазов придется просить.

Уже когда все вышли на улицу, Глеб остановился около Марфуши и тихо спросил:

— Вы-то где были с Марией Федоровной?

Девочка стала ковырять босоножкой землю. Коржецкий опустил голову и взялся за руль мотоцикла.

— Может быть, она еще вернется, — чуть слышно сказала Марфуша.

Антошка видел, что Марфуша говорит неправду. Она ведь прекрасно знает, что жена Коржецкого никогда в поселок больше не приедет. Антошка был уверен, что жалеть человека нельзя — жалость унижает его. Пусть Глебу будет трудно, но он должен знать правду.

— Не вернется она, — сказал Антошка. Коржецкий потупился, его плечи вздрогнули. Он хотел что-то сказать, но Антошка почувствовал, что ему надо сейчас, как можно быстрее, рассказать о разговоре со Светланой, иначе он никогда этого не сделает.

— Не вернется, — повторил он. — Это она мне сама сказала. И нечего ее жалеть.

Глеб тихо сказал:

— Поживем — увидим, братишка.

Коржецкий и Яшка уехали домой на мотоцикле, а Антошка с Марфушей стояли на обочине дороги и ждали попутную машину. Марфуша молчала, и Антошка чувствовал, что она на него сердится, и не совсем понимал, в чем же он провинился? Неужели из-за Коржецкого?

— Ты на меня дуешься, да?

Марфуша пожала плечами и осуждающе сказала:

— Ведешь себя, как дитя неразумное. Светлана, может, и сама еще не знает, как ей поступить.

— Но ведь она мне сказала сама, что не вернется.

— Не знаю, не знаю, — неуверенно повторила Марфуша и, будто рассуждая сама с собой, продолжала: — Как бы там ни было, а лишать человека надежды — жестоко. Пусть Глеб верит — ему будет легче.

— Правды боятся только слабаки, а Глеб не такой, он — сильный, — сказал Антошка. — Если начал рубить, то руби до конца, — так говорит мой отец.

Марфуша усмехнулась:

— Любовь не деревяшка, ее не перерубишь.

Антошка посмотрел на девочку и подумал, что она, кажется, знает в жизни такое, до чего он сам еще не додумался. И вообще, Марфуша кажется взрослее, чем она есть. У нее нелегкая жизнь. Может быть, это-то и сделало ее добрым и надежным человеком?

Через день на Антоновской площадке появилась грузовая машина с солдатами. Она остановилась около трестовского здания. Армейский капитан в полевой форме соскочил с подножки кабины и легко взбежал на крыльцо. Он направился в кабинет управляющего трестом. Скоро к крыльцу подъехали на повидавшем виды «ковровце» Коржецкий с Яшкой.

— Ни пуха, ни пера, — крикнул Яшка вслед комсоргу.

С машины спрыгивали солдаты. Яшка обошел военный грузовик, пнул кедом огромный скат и солидно сказал ближнему солдату: