Айвен Саутолл - Пусть шарик летит

Джон стоял в ожидании мамы, которая, казалось, уже никогда не вернется. Его била дрожь, и он никак не мог с ней справиться. Этот человек наклонился к нему, глаза его смотрели на Джона, а голос был спокоен, как ровно горящее пламя: «Ты справишься, сынок. Не позволяй никому мешать тебе стать тем, кем ты хочешь. Все в тебе самом. Шарик еще не шарик, пока не перерезали веревку и он не полетел».

Не будет он делать эту дурацкую работу о сырах или клеить старую дурацкую модель. Хотя и сказал, что будет. Даже для того, чтобы мама не волновалась. Да пропади они пропадом! Пусть горят синим пламенем!

Модель из двухсот двадцати семи готовых пластмассовых деталей, с выступами и прорезями. Соединяешь одну с другой и закрепляешь клеем. Потому что собирать настоящую, из дерева, для которой детали надо вырезать и выпиливать, ему не разрешают.

А эта дурацкая работа о сырах: наклеивать на перепачканные листы картона слова и картинки, вырезанные из журналов. «Ты же знаешь, что не можешь писать аккуратно, рука у тебя скоро начинает дрожать, и получаются каракули. Ведь не хочешь же ты испортить свою работу».

Может, улизнуть в лес и поискать там птицу-лиру, валаби, вомбатов, муравьедов и опоссумов? [4] Птицы-лиры (лирохвосты) — семейство отряда воробьиных. Валаби — кенгуру средней величины. Вомбаты, муравьеды и опоссумы — живородящие сумчатые млекопитающие, у которых детеныши рождаются недоразвитыми и долгое время развиваются в материнской сумке. Может, прихватить удочку и половить по пути рыбу в ручье? Может, вырыть во дворе яму, большую, глубокую яму, как у других мальчишек? Как та, что у Перси Маллена на заднем дворе. Она и пещера контрабандистов, и шахта золотоискателей, и крепость, и кратер вулкана, и Колизей [5] Колизей (от лат. colosseus — громадный) — памятник древнеримской архитектуры (75–80 гг.) в Риме. Служил для гладиаторских боев и других зрелищ, вмещал около 50 000 зрителей. с рыкающими львами, требующими еды. Там всегда можно что-нибудь спрятать. И еще это у них клуб. Настоящая, замечательная яма! Зимой она наполняется водой, и тогда это Тихий океан или Бенгальский залив, или тонущее судно, а все они — матросы, откачивающие воду. Это опасное место, и мистер Маллен все собирается засыпать ее, да руки не доходят. Или он помнит, что и сам был мальчишкой?

Может, залезть на крышу и посидеть на самом верху? Крыша всегда рядом, похожая на гору, вроде Маттерхорна или Эвереста. Их покоряют другие, не он. Перси Маллен не только взбирается на крыши и сидит на них, но и прыгает оттуда. Но Перси позволяют делать почти все, даже деревья рубить.

Сисси Парслоу тоже иногда сидел на крыше своего дома. «Я король, и это мой замок, — насмехался он. — А ты — вонючий недоносок». Жуткий тип этот Сисси.

Стая скворцов возвратилась. (Скворцы, что унесли его цепи.) С криком и шумом уселись на телефонный провод. Сперва было похоже на нить коричневых бус, потом — на шеренгу болтающих и переминающихся на месте ребятишек: вот-вот начнут забег на дистанцию.

Мама перед отъездом сказала: «Я позвоню тебе из Мельбурна. Не уходи далеко».

В небе появилась стрела. Она пронзила шарик, и он упал на землю. Ощущение спокойствия и удовлетворения, чудное ощущение, что он может делать все, что хочет, а не то, что ему велят, исчезло, как исчезает текст перевернутой страницы.

Не может он пойти в лес, потому что должен оставаться возле дома. Не может вырыть яму, потому что ему не разрешают брать лопату. Не может забраться на крышу, потому что слишком долго будет спускаться к телефону.

Мамины слова, слова всех других долбили его по темени, стучали, как колеса на деревянном мосту.

Этот ужасный телефон, это маленькое зеленое чудовище. Весь день будет он здесь торчать, как большое подслушивающее ухо. Будет следить за ним и наводить тоску. Будет угрожать. А как только Джон отвернется, он подпрыгнет и заскрежещет: «Не смей! Нельзя!» И через час зазвонит снова.

Вот почему мама приберегла эти слова напоследок: чтобы он не мог поспорить. «Позвоню из Мельбурна. Не уходи далеко». Одна из грязных взрослых штучек.

«Нечестно!» — взвыл он и в припадке гнева швырнул камень из-под фруктовых деревьев прямо на дорогу, насмерть перепугав Мейми ван Сенден.

На Мейми были голубые джинсы и желтый свитер, а ее золотистые волосы — как бронзовый шлем. Высоко поднимая ноги, она шагала по дороге, в руках — сумка и список покупок.

— Ой! — взвизгнула она и как вкопанная остановилась под аркой, глядя вверх по дорожке прямо на Джона. Потом завопила еще пронзительнее: — Это ты, Джон Самнер? Зачем ты это сделал? Ты что, полоумный или как?

— Да нет. Просто не видел, что ты идешь.

— Спорю, видел.

— Не видел.

— Это же опасно — бросать камни. Вот скажу маме, что ты камнями бросаешься. А если бы я была верхом, лошадь могла бы на дыбы встать. Она б меня убила, а тебя бы повесили.

— Так тебе и надо, если будешь тут верхом разъезжать. Чего это ты вздумала ездить верхом? Ты еще не взрослая. Еще слишком маленькая.

— Просто тебе завидно, потому что сам не можешь.

— Могу. На любой лошади, даже на дикой, даже на быке.

— Чокнутый ты, вот кто, — провизжала Мейми, хотела еще что-то добавить, по вовремя остановилась. Ей не раз говорили, что Джона нельзя дразнить, нельзя говорить ему, что он чего-то не может. И играть с ним не надо, если можно этого избежать. Он себе что-нибудь повредит, а она будет виновата.

Она только тряхнула головой, покраснела от смущения и побежала прочь по дороге. Джон тоже покраснел. Мейми симпатичная. Жаль, что он ее напугал. Он хотел бы носить ее сумку с книгами, как Перси Маллен носит сумку Элизабет Уинтер, но он этого не делает, ведь Мейми еще маленькая, ей только девять. Когда-нибудь, когда она станет старше, он пригласит ее к себе надень рождения, и Мейми, конечно, придет.

— Мейми! — позвал он, по не очень громко. Она не ответила, даже когда он поспешил к самой арке и позвал снова: — Мейми ван Сенден!

Оиа уже слишком далеко ушла или не хотела откликнуться.

Джон сел на побеленный камень под сводом из фруктовых деревьев. Это знаменитый камень из Скоуна, [6] Камень из Скоуна — тронное место королей Шотландии. В знак победы Англии над Шотландией в 1295 году он был перевезен в Англию и вмонтирован в тронное кресло английских королей. хотя он никому об этом не говорит. Нельзя, чтобы кто-нибудь узнал, что камень в Вестминстерском аббатстве [7] Вестминстерское аббатство — место коронации английских королей с XI века. вовсе не настоящий. Дорого бы им иначе пришлось заплатить. Иногда, сидя на этом камне, он чувствовал себя королем Джоном, а проходившие мимо были подлыми баронами, замышляющими против него заговор. Иногда он был архиепископом Кентерберийским, [8] Архиепископ Кентерберийский — высший иерарх Англиканской церкви. отдыхающим в перерыве между коронациями, потому что короли так быстро один за другим умирали, что он уставал до изнеможения, водружая им на голову короны.