Мария Прилежаева - С тобой товарищи

Коля задал еще несколько вопросов и облегченно вздохнул: Емельянов отвечал уверенно, смело, толково.

— Ты и художественную литературу читаешь?

Расцветая от дружеских взглядов, Саша бойко и охотно стал перечислять: «Человек-амфибия», «Человек-невидимка», «Остров Сокровищ», «Борьба двух миров», «Приключения…»

В памяти Саши хранился огромный запас интересных названий, но, заметив смущение Коли, он остановился, стараясь понять, в чем ошибся.

— Нет. Я не про то, — объяснил Богатов, который так же, как Саша, знал все фантастические и приключенческие романы. — Я спрашиваю, ты такие книги читал, в которых… ну, понимаешь… про борьбу или комсомол рассказывается… про революцию?

— А! — догадался Саша, радуясь, что и это он знает. — Например, «Как закалялась сталь»? Конечно! Или «Молодая гвардия». Я люблю Сергея Тюленина. Их везли на расстрел. Сергей знал, что погибнет, и перед смертью освободил одного. Зубами разгрыз на руках его узел. Вот — товарищ!

Саша замолчал. Несколько мгновений в комнате было тихо.

Таня Измайлова поднялась.

— Ты хочешь высказаться? — спросил Коля Богатов.

— Нет… да… Я только хотела сказать… Саша был хорошим пионером. Его надо принять в комсомол.

Богатов обернулся к учителю. Тот молча кивнул.

— Ну, расскажи биографию.

Саша готовился к сегодняшнему собранию. Он не мог предугадать многих вопросов, но этот вопрос был неизбежен. И сколько ни обдумывал Саша ответ, как ни перебирал свое прошлое, он так и не вспомнил событий и фактов из своей личной жизни, которые могли бы составить его биографию.

Он мог бы рассказать не о себе, об отце. Отец погиб на фронте. Его посмертно наградили орденом.

Но Саша ничего не успел рассказать.

Раскрылась дверь, вошел директор.

— Как раз обсуждаете Емельянова?

— А что, Геннадий Павлович? — вставая, удивленно спросил Богатов.

— Емельянова срочно требует мать. Отпустить можете или нет?

Богатов в нерешительности посмотрел на Сашу.

— Собственно говоря, о нем ясно все. Емельянов, биографию расскажешь на общем собрании.

— Поторопись, — распорядился директор.

Саша вышел из комнаты и помчался вниз по лестнице.

Мама ждала в вестибюле. Она держала наготове его шубу и шапку.

— Скорей!

У подъезда стояла машина. Саша был взбудоражен, взволнован собранием, в нем еще не остыло возбуждение, но все же, садясь рядом с мамой, он оглянулся по сторонам — не видит ли кто из товарищей, как важно они сейчас покатят на автомашине «Победа».

Ребят на улице не было, и только Юлька с заиндевевшими на морозе волосами стояла у школьной решетки. Саша знал, что Юлька будет хоть до ночи дожидаться Кости Гладкова здесь, у решетки, даже если ей грозит опасность превратиться в ледяную сосульку.

— Юлька! Все в порядке! — крикнул Саша, помахав ей рукой.

Едва ли она услыхала.

Машина переулками вышла на шоссе и понеслась, набрав полную скорость. Вот уже по краям дороги замелькали темные ели с белыми сугробиками снега на широких лапах-ветвях.

— Все в порядке? — ласково переспросила мама.

На ней была надета ее дорожная шапка-шлемик, надвинутая почти до самых бровей, кожаное пальто, туго перехваченное поясом. Саше нравилось, когда мама надевала кожаное пальто и свой шлемик, — в этом костюме ее можно принять за путешественницу или даже за летчицу. Никто и не подумает, что она просто врач.

Как легко и спокойно у Саши на сердце! Как будто нечаянно, он притронулся щекой к маминому плечу и стал торопливо, бессвязно рассказывать о сегодняшнем пестром, тревожном и радостном дне. Мама слушала молча, лишь повторила несколько раз:

— Хорошо! Хорошо!

Машина ехала теперь высоким сосновым бором. Солнце косыми лучами освещало сосны. На их прямых стволах лежал красноватый, неспокойный оттенок, точно зарево дальнего пожара.

Саша вдруг вспомнил, что скоро расстанется с мамой.

— Надолго? — спросил он, увидев ее рабочий чемоданчик в ногах.

— На три-четыре дня.

— Трудная операция, мама?

— Как всегда. У меня не бывает легких операций, Сашук.

Мама сняла перчатки и, закинув руки, поправила на затылке под шлемиком волосы. Обыкновенные руки — с длинными, довольно тонкими пальцами, на которых всегда очень ровно и коротко подстрижены ногти. Из года в год эти руки совершают одну и ту же работу. Мама оперирует опухоли на мозговых оболочках. Научно-исследовательский институт часто посылает ее в командировки. Саша привык к маминым отъездам.

Но сегодня очень не хотелось расставаться. Посидели бы вечером вместе!

— Сашук, — говорила мама, — экстренный вызов, я не успела даже заехать домой, не предупредила Агафью Матвеевну. Не спорь ты без меня с ней, Саша! Довольно вам воевать! И, кроме того, условие: до моего приезда никуда не ходи, только в школу. Ну, можно к Гладковым…

— Знаю! — буркнул Саша, у которого, едва ему начинали ставить условия, сразу портилось настроение. Долго его будут воспитывать?

Мама молча посмотрела на мальчика удивленным и чуть похолодевшим взглядом.

— Что ты, мама? — смутился он.

— Пора тебе, Саша, знать: у меня на сердце должно быть очень спокойно, чтоб я могла хорошо работать.

Лес кончился. Машина вылетела в открытое поле. Вдалеке, на горизонте, неясно обозначились очертания больших, блестящих на солнце птиц. Это был аэродром. Мама взяла Сашину руку в свою.

— Делай хорошо операцию, — пробормотал Саша.

Ему стало не по себе. Он искоса поглядывал на маму. Она сидела неподвижно и прямо, и в ее серых, широко открытых глазах Саша читал ту строгую сдержанность, по которой всегда узнавал: маму ждет трудное дело.

— Не беспокойся за меня, — сказал он.

— Постараюсь, — тихо ответила она.

Машина остановилась возле самого аэродрома. Они вышли, кто-то встретил маму и поспешно повел ее через вокзал.

Мама на ходу обращалась то к провожающему, то к Саше:

— Да, да. Разве мы имеем право сказать, что случай безнадежен, пока не приняты все самые крайние меры?.. Саша! До свиданья, дружок! Не скучай!

Она покрыла его лицо торопливыми поцелуями, отстранила, еще раз обняла и побежала.

Едва мама скрылась в кабине, лесенку отняли. Винт в носовой части самолета закрутился, вихрем вздымая снежную пыль. Разбрызгивая снег, самолет стремительно помчался, незаметно оторвался от земли, и Саша не успел притти в себя, как самолет уже летел далеко, все уменьшаясь и уменьшаясь.

Скоро он стал не больше точки. Прошло еще несколько мгновений, и точка бесследно исчезла в высоком небе.

Некоторое время Саша смотрел вдаль, почти до слез напрягая глаза. Небо пусто, просторно: где-то там, далеко, самолет летит над покрытой снегом землей.