Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

Это она когда-то устроила вот такое с ухом на уроке, не приготовив домашнего задания. И именно этим пленило моё сердце выдумщика и шутника.

…Гафийка стояла на солнцепеке, приставив к глазам козырьком руку.

Потом помахала мне, прощаясь, и начала отдаляться, отдаляться… И вдруг я почувствовал, что у меня исчезло чувство вины перед ней. Словно она простила меня.

Сегодня мы прощаемся с Суреном.

Сразу после уроков к школе подъехал автобус киностудии имени Довженко, который прислал за нами режиссер Сурена Виктор Михайлович. Он пригласил нас всех, весь класс и учителей, на экскурсию по киностудии и на прощальный обед.

С нами поехали и Лина Митрофановна, классный руководитель, и Тина Гавриловна, и Ольга Степановна, и Ирина Владимировна, и Александр Иванович, и даже завуч Вера Яковлевна. Естественно, на киностудию всем интересно поехать.

Режиссер Виктор Михайлович, веселый подвижный дядечка с седой головой и загорелым, почти черным лицом, долго водил на по киностудии. Сперва показывал территорию, потом павильоны. Территория была очень красивая, повсюду деревья, словно в парке. Большую часть её занимал прекрасный яблоневый сад, собственноручно посаженный знаменитым кинорежиссером Александром Довженко, чьё имя носит киностудия. Даже настоящий прудик был с плакучими ивами и камышом. А за прудиком большой искусственный бассейн с водой, за которым возвышалась здоровенная стена, а на ней… нарисованное небо — синее небо с белыми облачками. Это был специальный бассейн для комбинированных съёмок, пояснил нам Виктор Михайлович. В нём пускали макеты кораблей, устраивали морские бои, бури, штормы и другие морские неприятности, которые на натуре снять невозможно. Потом он повел нас в павильон.

Павильоны были громадными. Потолки, испещренные сплетением железных реек, терялись в темноте где-то высоко-высоко вверху. А внизу стояли декорации каких-то кусков квартир, разрезанные то вдоль, то поперек сельских хат, улиц и дворов…

В одном павильоне мы даже посмотрели издалека на съёмку. Декорация изображала часть заводского цеха. У станка, ярко освещенного огромным прожектором (которые называются ДИГи), стоял молоденький юноша, а к нему шла девушка. Но дойти ни как не могла, потому что режиссер, абсолютно лысый, в тёмных очках, всё время её останавливал, кричал: «Стоп!» — и гнал назад. И снова она начинала идти, и снова он кричал: «Стоп» — и размахивая руками, что-то ей объяснял.

А операторы, который с киносъёмочным аппаратом наезжал по рельсам на платформе ей навстречу, двое дядек в спецовках терпеливо оттягивали назад.

Когда мы только зашли в этот павильон, Александр Иванович, наш учитель труда, увидев станок, приглушенно воскликнул:

— О! 16К-20! Универсальный токарно-винторезный станок. Производство завода «Красный пролетарий»! Я на нём работал!

И столько было радостной нежности в его голосе, словно он встретился с другом детства.

А потом Виктор Михайлович привел нас в большую комнату, где был накрыт длинный стол, возле которого хозяйничали дедушка Сурена Акоп, такой же длинноносый и симпатичный, только лысоватый и с маленькими усиками, а также двое каких-то молодцов в джинсах и ярких куртках, наверно, ассистенты Виктора Михайловича.

На столе стояли вазы со всякими бутербродами, с конфетами, с пирожными, с яблоками, бутылки с «пепси-колой», лимонадом и минеральной водой.

Все сели за стол, налили себе в бокалы, кто что хотел. А потом поднялся Виктор Михайлович и сказал:

— Товарищи! Мне очень приятно принимать друзей и одноклассников, а также учителей нашего дорого Сурена, Суренчика, как мы его называем. Мы все, вся съёмочная группа — и я, и главный оператор, и директор картины, и весь творческий состав, рабочие, электрики, осветители — все за этот месяц очень полюбили его. Он необычайно душевный, я бы сказал, органичный мальчик. И упорный, работящий. Работать с ним было радостно. И работа его в нашей картине, я бы сказал, необычайно интересна. картина еще не готова. Не знаю, какой она выйдет. Но всё равно работа Суренчика на сегодняшний день, я бы сказал, — украшение отснятого материала. И я надеюсь… Тьфу! Тьфу! Тбьфу! — режиссер повернул голову налево и трижды быстро плюнул через левое плечо, — что все будет хорошо. Дорогой, Суренчик, конечно, далеко не все, кто снимается в детстве в кино, становятся потом киноактерами. Большинство не становятся. Поэтому не думай, что твой жизненный путь уже определен, что ты уже киноактер. Нет! Но если случится так, что ты всё-таки станешь актером (а такие случаи иногда бывают, например, Лена Проклова), то я очень хотел бы иметь возможность еще раз снять тебя уже взрослым в своём фильме. Желаю тебе счастья, дорогой мой!.. — Виктор Михайлович обнял и поцеловал Сурена. Все зааплодировали.

Потом выступала Вера Яковлевна, наша завуч.

Она очень страстно говорила про дружбу народов, про наиважнейшее из искусств — кино, о важных задачах, которые стоят перед всеми.

За ней выступила Лина Митрофановна, которая тоже говорила о дружбе народов и о искусстве кино, самое массовое и самое важное.

— Только почему-то для детей фильмов создают еще мало, — опустив глаза, сказала она под конец.

Дальше неожиданно выступил Александр Иванович, который выразил радость по поводу того, что на студии создаются фильмы о рабочем классе.

— …Как мы видим на примере токарного станка 16К-20 и молодого рабочего около него.

Тина Гавриловна отдельно не выступала, она ограничилась звонкой репликой с места о том, что было бы хорошо, если бы учителей почаще приглашали на студию.

От нашего класса выступила Надя Травянко, староста. Она рассказала, как в классе все хорошо встретили Сурена, как быстро пролетел этот месяц и как жаль, что он уже уезжает… — Он очень хороший и вежливый мальчик. Просто очень.

— Не то что некоторые! — выкрикнула Тося Рябошапка.

— Вот именно — подхватила Надя и села. И вдруг выступил суренов дедушка Акоп.

— Дорогие мои! Прекрасные вы мои! Огромное вам, как гора Арарат, спасибо! За добрые слова и сердечные чувства! За внимание и уважение к моему внуку Сурен-джану! От всей семьи Григорян Спасибо! Я приглашаю вас всех к нам в Ереван. А пока я хочу, чтобы вы попробовали наше национальное блюдо. Долма называется. — И дедушка Акоп достал из-под стола завернутую в кошму огромную кастрюлю, развернул, снял крышку и начал накладывать на тарелки маленькие парующие голубцы. Голубцы были необычные: вместо капусты — виноградные листья. Но ничего подобного я никогда в жизни не ел. Они просто таяли во рту. И, не смотря на то, что некоторые уже ели пирожные и конфеты, все накинулись на долму. Даже тосты про дружбу народов на какое-то время прекратились. Слышались только причмокивания и возгласы: «Ах!», «Ох!», «Ух», «Ну-у!..».