Кадзуми Юмото - Друзья

Выглянув с веранды, мы увидели старушку из лавки семян. Она стояла у входной двери.

— Мальчишечки, дорогие, и вы здесь? — Она пошла по двору в сторону веранды.

Сегодня на ней было надето кимоно, а над головой она держала белый матерчатый зонтик от солнца. Круглый зонтик сиял под солнечными лучами, и казалось, что над головой у бабушки вынули кусочек неба и оттуда льется ослепительное сияние. Как будто вход в потусторонний мир.

Старушка сложила зонтик.

— Вы меня извините за вчерашнее, — она вежливо поклонилась.

— Я… после того как вы ушли… — она посмотрела на нас, — у меня не получилось так, как вы хотели…

Мы в один голос начали извиняться внезапно охрипшими голосами.

— Да что вы, что вы. Это вы меня простите, — и старушка снова поклонилась.

— Мне очень жаль, что мы вас поставили в такое неловкое положение. — Дед вышел на веранду и пригласил старушку зайти и сесть за стол. Было видно, что он нервничает.

Старушка положила на стол перед собой аккуратный сверток. Развязала концы нежно-розового платка — внутри оказалась бамбуковая корзинка, полная ярко-красных ягод.

— Шелковица? Откуда?

— Родственники из деревни прислали. Извините, что я так мало принесла, — и она смущенно улыбнулась.

Меня отправили на кухню мыть ягоды. Я набрал целую миску воды, растворил в ней щепотку соли и тщательно вымыл каждую ягодку. Это нас дед научил, что, когда моешь фрукты, надо добавлять соль. Когда на них падал солнечный блик, красные ягоды переливались в воде таинственным светом, как россыпь рубинов. Я слил воду, аккуратно переложил шелковицу обратно в корзинку и поспешил на веранду.

— Какая сладкая!

— Ой, кисленькая!

— Вкуснятина!

Наши возгласы прозвучали нестройным хором.

— Лучшее лакомство для медведя, — дед с удовольствием закинул в рот большую ягоду. Настроение у него явно улучшилось.

— Медведя?

— Медведи обожают шелковицу и другие лесные ягоды. Там, где самые вкусные ягоды, обязательно поблизости окажется медведь. И наоборот — там, где околачивается медведь, ягоды будут самыми вкусными. Как эти!

Шелковица лопается во рту. Сначала кислая-кислая, потом сладкая-сладкая. «Вот если забраться в самую гущу леса, где не ступала нога человека, и собрать с древесных листьев самые крупные росинки, то, наверное, они будут такого же вкуса», — подумал я.

— Есть еще дикий виноград, — сказала бабушка.

— Ага. Есть и виноград, — вид у деда при этом был такой, как будто он совсем не прочь прямо сейчас превратиться в медведя.

— Райские яблочки.

— Точно! — дед прищурился как кот, наевшийся травки-котовника.

— Тисовые ягоды.

Дед ничего не ответил, только вздохнул блаженно.

— Теперь и ягод стало меньше. И уже почти не осталось мест, где можно их собирать.

Старушка смешно держит губы трубочкой, будто пьет нектар. Как птичка.

— А вы откуда? Где родились?

— На Хоккайдо. Из поселка Айбецу.

— Вот как. А я из Тома, слышали?

Старушка удивленно глядит на деда.

— Получается, мы земляки, — она улыбается. Как две капли воды похожа на Яёи Коко!

— А я на самом-то деле вчера так и подумал, что, наверное, мы с вами земляки.

— Да?

— Люди с Хоккайдо, они… они другие. Разве не так? — он кивнул, будто вел разговор сам с собой. — Вот и мама моя тоже была такая. Работала очень много.

— Ну надо же! — Кавабэ уставился на деда. — У вас тоже, значит, была мама!

Эта мысль поразила его до глубины души.

— Ну понятно, была.

— Да-да, в моей семье тоже все работали много и хорошо. Любили работать, — сказала старушка и смущенно засмеялась.

А потом они принялись вспоминать и рассказывать друг другу о том, как ходили в школу на лыжах, которые надо было надевать на резиновые сапоги; и о том, что дедов папа был железнодорожным инженером; и о том, в каких местах — а это были сплошь секретные, потаенные места — рос самый вкусный дикий виноград; и о том, как однажды мама засолила целый кувшин икры; о том, как летом дети купались в реке; о том, что вода в реке была холоднющей; о том, как прямо на глазах старушки, когда она была маленькой девочкой, поймали опасного преступника, сбежавшего из тюрьмы в Абасири; о том, как всей семьей вялили селедку; о том, как вкусно было есть на обед острый перец в маринаде из соевого соуса с рисовым солодом; о том, что старушка в детстве терпеть не могла молоки; и о том, как каждый раз ее сердце сжималось от грусти, когда она слышала по ночам вой лисицы, спустившейся с высоких гор; о том, как летом вдруг расцветали разом все цветы; о том, какие роскошные клубы пара шли зимой от лошадей, везущих повозки, груженные бревнами; и о том, как чистили печки-буржуйки; и о том, как ели замороженное молоко, посыпая его сверху сахаром, так что он скрипел на зубах; о том, как строили зимой снежную горку и соревновались, кто дальше съедет с нее на лыжах…

Они говорили и говорили, и казалось, этот разговор никогда не закончится.

Просто удивительно, сколько интересных воспоминаний было у этих двух стариков. Я даже подумал, что быть старым вовсе не так уж и плохо. Ведь чем ты старше, тем больше вещей, о которых ты можешь вспоминать и радоваться этим воспоминаниям. И даже когда ты сам уже исчезнешь, твои воспоминания будут витать в воздухе, растворяться в дожде, просачиваться в почву… Они будут существовать в самых разных местах, и, может быть, часть из них найдет путь к сердцу другого человека… Ведь бывает так, что оказываешься в каком-то месте впервые, но отчего-то чувствуешь, что когда-то ты уже здесь был. Это значит, что воспоминания людей из прошлого нашли тебя и зашли в твое сердце. От этой мысли мне сделалось очень хорошо.

Бабушка и дедушка замолчали. Теперь они сидят и молча смотрят во двор.

Откуда ни возьмись налетел прохладный ветерок. Мне показалось, что мы все сидим внутри кисло-сладкой, спелой, напоенной лесными ветрами ягоды тутового дерева.

Мама съела капельку зеленого салата и снова принялась за вино. Гамбургер и кружочки тушенной в сладком соусе моркови, настолько красивые, что смахивали на муляжи, были абсолютно безвкусными.

— Мам, поешь как следует, — сказал я, отложив палочки. — Ты только и делала, что смотрела на меня, а сама так ни к чему и не притронулась.

— Мне что-то не хочется мяса, — сказала она и отправила в рот крекер. Раздался тихий хруст, после чего мама влила в себя очередную порцию вина. И так каждый день. Она почти ничего не ест, но за последнее время поправилась. Веки у нее припухли, и вся она какая-то вялая, еле ноги передвигает, будто несет что-то тяжелое.

Я встал из-за стола и открыл холодильник. В отделении для фруктов и овощей — увядший сельдерей, заплесневелая четвертинка тыквы и три груши.