Виктория Вартан - Арминэ

— Девушка, нам всего на одну ночь… Хоть какую комнату, нам все равно…

Никогда раньше Арминэ не слышала, чтобы ее мама говорила с кем-нибудь таким заискивающим тоном. Ей стало не по себе, она отвернулась.

— Ну пожалуйста, нам всего на одну ночь, — продолжала униженно просить мама. — Я не одна — с детьми… — Она показала кивком на Арминэ и Колю. — И у нас здесь нет ни родственников, ни знакомых, нам негде остановиться…

— Не просите — мест нет, — процедила сквозь зубы администраторша, при этом ее брови превратились в одну сплошную линию, сердито сошлись на переносице. — У нас гостиница «Интурист», понимаете?

Маро с минуту растерянно смотрела на администраторшу, будто не в силах переварить то, что ей говорят, потом оглядела уютный вестибюль.

— А тут, в этих креслах, можно отдохнуть немного? Знаете, мы целый день ходили и очень устали…

Администраторша возвела свои миндалевидные глаза кверху: мол, ну и деревня — разжуй, положи им в рот да еще и проглоти за них.

— Господи, да ведь для того они и поставлены тут! — И углы губ у нее презрительно скривились.

Маро побрела к квадратной гранитной колонне, возле которой стоял низкий дубовый столик и четыре глубоких кресла.

— У меня голова раскалывается от боли… — проговорила Маро, едва опустившись в кресло. Арминэ с тревогой взглянула на нее: лицо у матери посерело, глаза ввалились. «Бедная мама, — думала Арминэ, поглядывая на мать, — опять мучается головной болью… Дома во время таких приступов она оборачивает голову влажным полотенцем и ложится в темной комнате. Как ей нужен сейчас покой, тишина…»

— Немного передохнем, потом отправимся на автовокзал, — продолжала мама. — Там для транзитных пассажиров есть комната. — Она закрыла глаза и в изнеможении откинулась на спинку кресла.

Коля сгорбился в углу глубокого кресла и безучастно разглядывал людей в вестибюле. Арминэ села лицом к администраторше, с неприязнью уставилась на нее. Та сначала что-то записывала у себя в блокноте, потом достала из сумочки зеркало и принялась разглядывать свои блестящие, похожие на черных пиявок, брови. Она послюнила указательный палец, принялась поглаживать их, точно желая убедиться, что они достаточно упитанны; судя по выражению ее лица, она была довольна их состоянием.

К стойке подошел толстый усатый мужчина с чемоданом. Он поставил чемодан у ног, лег грудью на стойку и, вытянув короткую шею, с видом сообщника что-то вполголоса сказал администраторше. Та что-то буркнула ему в ответ, при этом отрицательно покачав головой. Тогда толстяк открыл свой туго набитый портфель, достал оттуда большую красивую коробку конфет и, перегнувшись через стойку, положил перед администраторшей. Тут Арминэ вскочила с места, подошла к толстяку и тихо стала за его спиной. Через плечо толстяка она увидела, как администраторша проворно схватила коробку и сунула под стол — все это она проделала без всякого выражения на лице.

— Паспорт, — коротко бросила администраторша толстяку.

Тот, угодливо улыбаясь, протянул ей паспорт. Она открыла паспорт, потом взглянула на толстяка, вернула ему вместе с какой-то бумажкой.

— Заполните.

Толстяк быстро заполнил бланк, вернул администраторше. Та взяла еще одну бумажку и, что-то нацарапав на ней, с величественным видом протянула ему.

— Спасибо, девушка. Дай вам бог долгой жизни, — обрадованно сказал ей толстяк и, подхватив свой чемодан, пошел к лифту.

— Тетя, вы же говорили, что в гостинице нет мест, — обратилась Арминэ к администраторше, — а почему вы дали комнату этому дядьке?

Администраторша с изумлением уставилась на девочку.

— А ну, повтори, повтори, что ты сказала?

— Я говорю: почему нам не дали номер, а тому дядьке дали? Вы же говорили, что в гостинице нет мест.

— Для кого есть, а для кого — нет! — прошипела администраторша, причем ее брови сердито взлетели на лоб. — Понятно? И убирайся отсюда, да побыстрей, не то сейчас позову швейцара, и он тебя и твою мать в два счета выставит за дверь. — Она яростно обшарила глазами вестибюль, ища швейцара.

Но тут к ней подошли две разодетые иностранки, что-то залопотали на своем языке. Лицо администраторши мгновенно преобразилось, расцвело. Она угодливо подалась вперед, заулыбалась.

— Que désirez-vous, madame? [2] Что вам угодно, мадам? ( Франц .) — медовым голосом произнесла администраторша, чуть не ложась грудью на стол.

Арминэ отошла, снова села в кресло. Ее мама по-прежнему сидела откинув голову на спинку кресла и прикрыв веки. Лицо измученное, бледное. Девочка заметила, как над левой бровью матери, у самого виска, быстро-быстро пульсирует набухшая голубая жилка. Поглядывая на мать, она подумала с обидой: «Чем моя мама, Коля и я хуже того толстяка? Или же этих расфуфыренных иностранок? Почему для них в гостинице есть места, а для нас — нет?..» Она снова взглянула на мать.

— Мам, а мам, — обратилась она к ней.

Девочка наклонилась, тронула мать за руку, бессильно лежавшую на подлокотнике кресла. Маро приоткрыла веки: глаза ее покраснели.

— Голова не прошла?

— Нет…

— Не трогай ее, не трогай, — тихо шепнул ей на ухо Коля. — Пусть поспит немного…

Арминэ ничего не ответила Коле, она продолжала глядеть на мать с тревогой и все возрастающим беспокойством. Мальчику показалось, что на дне ее больших голубых глаз назревает какая-то сумасшедшая, озорная мысль. Он заметил, как ее руки крепко сжали подлокотники кресла, худенькое, стройное тело подалось вперед, напряглось, глаза возбужденно заблестели. Мальчик хорошо знал ее и сразу понял, что девочка что-то замышляет.

— Ты чё это? — спросил он.

Арминэ ничего не ответила. Она стремительно вскочила с места, окинула быстрым взглядом вестибюль, в котором прибывало народу, и подбежала к швейцару:

— Где у вас директор? Мне нужно срочно к директору!

Швейцар, стоявший у лифта, словно онемев, вытаращил на девочку свои и без того выпученные глаза. Коля тоже с изумлением посмотрел на нее, но минуту спустя вскочил с места и подошел к Арминэ.

В это время открылись двери лифта, и оттуда вышел плотный мужчина среднего роста в сером костюме и лиловом галстуке.

— Вот директор! — показал на него швейцар.

— Что тут происходит? — спросил директор, оглядев всех троих.

Арминэ бросилась к нему. Прижав к груди худые загорелые руки, она возбужденно заговорила:

— Пожалуйста, дайте мне и моей маме номер! Очень прошу… У моей мамы сильно болит голова, и ей негде даже прилечь… — И на ее грустные глаза, помимо воли, навернулись слезы.

Директор с секунду сочувственно смотрел на Арминэ, потом, мягко улыбнувшись, спросил:

— А где твоя мама?

— Вон она, моя мама, сидит там, у колонны. — И Арминэ показала рукой на сидевшую в кресле мать. Глаза у той были по-прежнему прикрыты.