Екатерина Мурашова - Гвардия тревоги

— Ты понимаешь, что ты продаешь?

— Разумеется, понимаю. Свою красоту, — Ася пожала плечами. — Больше у меня сейчас ничего нет. А ждать не имеет смысла. В дальнейшем я планирую научиться продавать свое умение танцевать. Мир так устроен, и лично я не вижу в этом ничего плохого. Ты же сам говорил: «Времена не выбирают, в них живут и умирают…»

— Это не я говорил, это поэт Александр Кушнер.

— Все равно…

— Чему ты учишься? Частные уроки?

— Естественно, танцам. Ты же знаешь, я всегда хотела, но из клуба уже давно взяла, что можно было взять. А частные уроки всегда были очень дороги, я даже не могла заикнуться родителям. К тому же, кроме танцев… ты сам знаешь, чем я занималась все эти годы…

— А теперь?

— Теперь получается, что я наверстываю упущенное. Мой педагог говорит: девочка моя, вы безусловно талантливы, но где же вы были пять-восемь лет назад, когда формируются растяжка и выворотность стопы? Кто начинает в восемнадцать? Но я упорная, ты же знаешь. И кое-что все-таки уже умею…

— У тебя обязательно получится.

— Я очень надеюсь и сделаю все возможное. Надо признать, что все, что было здесь, оказалось неожиданно хорошей школой. В смысле тренировки упорства…

— Ты удивлена?

— Нет… Берт, пожалуйста, поверь мне, я ни о чем не жалею и никого ни в чем не хочу упрекнуть! Но теперь я выбрала другое, и мой выбор — это моя жизнь! Только моя — понимаешь?

— Пытаюсь понять.

— Если бы твои обстоятельства были другими…

— Они таковы, каковы есть, и это как раз то, что нельзя изменить.

— Действительно нельзя? — Ася взглянула испытующе. — Может быть, где-нибудь за границей…

— Нет! Невозможно! И любые размышления об этом только ослабляют…

— Но, Берт… зачем тебе нужно все время быть или хотя бы казаться сильным? Это как-то…

— Как-то — что? — Берт оперся обеими руками о подлокотники, подался вперед и слегка прикусил нижнюю губу.

Ася подумала, подбирая слова.

— В этом есть какая-то показуха… что-то ненастоящее… И главное, совершенно непонятно — зачем? Какова цель?

— Неужели даже тебе непонятно? — Берт опустил большую голову, его подбородок лег на грудь, прямые темные волосы закрыли лицо. — Я не хочу, чтобы меня жалели.

— А почему? — спросила Ася. — Люди, помимо остальных чувств, всегда, во все времена жалели друг друга. Что плохого в том, если и тебя иногда кто-нибудь да пожалеет? Чем это ты так отличаешься от прочих людей?

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь… — смутно пробормотал Берт, не поднимая головы.

Глуховатая Ася услышала его не ушами, а каким-то другим образом.

— Ты хочешь, чтобы я? — догадалась она.

Легко ступая, подошла к Берту, опустилась на пол у его ног, положила голову на колени, укрытые пледом.

Молчание длилось и походило на ветер. Сначала оно было влажным и тягостным, потом прохладным, далее — сухим и теплым и наконец — освобождающим.

— Благодарю тебя, — тихо сказал Берт.

— За что? Ведь я… — еще тише спросила Ася.

Берт не ответил. Девушка провела его ладонью по своей щеке и мимолетно коснулась губами кончиков его пальцев. Потом, словно сквозняком, переместилась к порогу.

— Ключи я оставлю на полочке под зеркалом, — сказала она. — Не провожай. Спасибо тебе за все, и — забудь. Ты нужен многим.

— Я тебя никогда не забуду, — сказал Берт. Голос его казался спокойным. Он ничего не просил.

Ася промокнула углы глаз костяшкой указательного пальца и взяла с вешалки пальто. Одевалась она уже на лестнице, спускаясь вниз и с трудом попадая в рукава. Вся ее пластичность куда-то подевалась, движения были нервическими, неточными и изломанными.

— У мамы сегодня ночное дежурство, — сказала Люда, когда Ася прошла в комнату и присела к окну с таким видом, как будто только что рассталась с кем-то на улице. За окном шел дождь пополам со снегом. — Она велела борщ сварить.

— Угу, — сказала Ася. — Ты картошку почистишь?

— Пусть Машка, — нерешительно предложила Люда, отодвигаясь на всякий случай подальше от средней сестры. — Я пол подмела…

За столом, стоящим посередине комнаты, Вадим быстро и аккуратно делал в Машиной тетрадке аксонометрию — домашнее задание по черчению. Вика Стогова с альбомом ждала своей очереди, а незнакомый Асе мальчик с шеей, замотанной бело-голубым шарфом, пытался с помощью обгрызенного карандаша, сломанной линейки и циркуля «козья ножка» срисовать в свою тетрадь то, что чертил в Машиной тетради Вадим. Ася вспомнила, что, когда у них преподавали черчение, Вадим был по этому почти никому не дававшемуся предмету лучшим в классе.

— Да погоди ты! — недовольно поморщился юноша, краем глаза оценив результаты стараний в соседней тетради. — Разве ты не видишь, что ерунда получается! Я тебе тоже начерчу. Как следует.

— Э, не-ет! — проблеял шарфоноситель. — Если ты начертишь, училка сразу поймет и пару поставит. А если я сейчас сам срисую, то она обрадуется, что хоть что-то похоже, и поставит трояк. А мне больше и не надо.

Вадим неодобрительно покачал головой, но возражать не стал.

— Тимофей, у тебя что, совсем нет честолюбия? — спросила Маша.

Тимка некоторое время подумал.

— У меня ого-го какое честолюбие! — наконец сказал он. — Просто ты, Маша, еще не знаешь.

— Нет, картошку почистишь ты, Люда, — решительно утвердила Ася. — А я заправку сделаю. Разве ты не видишь, что у Маши гости?

— Я, между прочим, таких гостей тоже сколько хочешь позвать могу, — обиженно пробубнила Люда, доставая из ящика под подоконником картошку. — Только во двор выйти… А Вадим так и вообще не ее гость, а твой…

Ася отправилась в кухню за морковкой, свёклой и луком. Маша, оставив занятых черчением одноклассников, пошла за ней.

— Я могу помочь, Ася, — сказала она.

— Да ладно, я сама. Подумаешь, борщ сварить!.. А этого мальчика с шарфом я раньше, кажется, не видела…

— Это Тимка Игнатьев из моего класса. Новенький.

— Он на тебя смотрит, как голодный пес на косточку.

— Подумаешь! Я же твоего Вадима не обсуждаю…

— Мой Вадим теперь делает твое домашнее задание, — усмехнулась Ася. — Он давно пришел?

— Давно. Баба Нюра про него говорит: к Асе черной ниткой пришит. Очень точно, по-моему. А ты где была?

— Неважно… Подержи вот свёклу… И доску для овощей сними с гвоздя… И… Маша, что происходит с Бертом? Ты знаешь?

— Ничего особенного, — сказала Маша и отвела взгляд. — Просто он умирает.

Николай Павлович выглядел довольным и радостным. Его радость, как лицо в оконном стекле, отражалась на всем 8 «А» классе. Сопереживая классному руководителю, класс тихо и просветленно шевелился.

— Вчера вечером в школу пришел факс. Двое ваших товарищей — Дима Дмитриевский и Тая Коровина — прошли первый тур международной олимпиады по математике и вышли во второй! — приподнятым тоном объявил Николай Павлович. — Это большой успех, потому что задачи первого тура действительно были непростыми. Давайте поприветствуем их!