Владимир Добряков - Король живет в интернате

Бабушка что-то проворчала в ответ и добавила:

— А с виду мясо как мясо. Кто ж его разберет, что оно старое. Четыре часа варила, и все без толку. Хоть адский огонь под ним разводи.

Прасковья Ульяновна замолчала. Все стихло. Невесело подумав: «Кажется, сердитая», Андрей пошел вниз.

Навстречу ему, быстро стуча каблуками, поднималась молодая женщина в модном пальто. Остановившись возле квартиры Роговиных, она позвонила.

— А-а! — услышал Андрей голос Евгении Константиновны. — Люсик! Как я рада! Проходи, раздевайся!..

— Нет, Женечка, раздеваться не буду. Женечка, я разыскала черную тафту — прелесть! Сейчас же бежим!

Выйдя во двор, Андрей дошел до ворот и остановился. Ждать пришлось недолго. Минут через пять в парадном показалась Евгения Константиновна с приятельницей.

Стоять на месте было неудобно — будто нарочно дожидается, и Андрей неторопливой походкой направился им навстречу. Евгения Константиновна, все такая же легкая, красивая, заметила его и заулыбалась своей ослепительной улыбкой.

— Здравствуй, Андрюша! — сказала она. — О, да ты, кажется, еще вырос! Возмужал. Стал настоящий мужчина.

Как Андрею было приятно это услышать! Он остановился, ожидая, что и Евгения Константиновна задержится. Хотя бы на минутку. Ему хотелось, чтобы она поговорила с ним, спросила, как живет, что нового. Но Евгения Константиновна ничего этого не сказала. Она даже не остановилась, а шедшая рядом приятельница вдруг спросила:

— Ну, хорошо — без выреза, лодочкой, а юбка?

— Юбка, разумеется, узкая, — тотчас ответила Евгения Константиновна. — Только узкая!..

Закусив губу, Андрей смотрел им вслед. Даже не остановилась! Впрочем, чего он ожидал? Тряпки для нее важнее всего на свете… И все-таки ему было грустно.

…Каникулы подходили к концу.

Вот и праздник остался позади. Это был самый интересный и яркий день за все каникулы. К центральной площади города — с трибунами, обитыми красной материей и украшенными флагами, портретами, — стекались праздничные колонны. Интернат шел одним из первых. Знамена, транспаранты, бумажные цветы на длинных палках, звенящая медь оркестров, смех, песни. И они, интернатовцы, пели, шутили, кричали «ура». У Светланы от смеха, песен и свежего ветерка так раскраснелись щеки, так сверкали глаза, что хоть поднимай ее вместо транспаранта и неси, показывай всем!

После праздника Андрей заскучал. Хотелось уже скорее в интернат.

В последний день каникул Андрей видел Васька. Он узнал от него, что перед тем, как неожиданно исчезнуть, Зубей не ночевал дома. И еще Васек сообщил: писем брат не шлет, но недавно к ним приходил какой-то парень и сказал матери, что Зубей жив-здоров и, может быть, скоро вернется домой.

Андрея это известие напугало. Зубея давно нет, Андрей привык к этому, и ему уже стало казаться, что так будет продолжаться вечно. И вот теперь… Острая тревога сжала сердце Андрея.

После праздника Никанор Васильевич вывесил объявление о записи семиклассников на курсы токарей и фрезеровщиков. Старый мастер не ожидал, что желающих работать на станках окажется так много.

— И девочки тоже? — удивился Никанор Васильевич. — Ну и времена! А что ж, оно и правильно! — уже с одобрением продолжал он. — Ведь рабочий класс — это основа основ, самая что ни на есть сердцевина. Куда ни глянь, любую вещь возьми — все руками рабочего человека сделано.

Разбив ребят на две группы, Никанор Васильевич каждый день занимался с ними после обеда. Директор школы, придя однажды в мастерскую и поглядев, как Никанор Васильевич командует у станков, сказал ему:

— А ведь мы, Никанор Васильевич, пока не сможем оплатить эти часы.

Старый мастер ответил:

— Я, Сергей Иванович, знаю это. Но что же с ними, шпингалетами, поделаешь? Работать хотят! Да и разве в деньгах только дело? Мне бы и пенсии хватило прожить. Душа моя с ними отдыхает.

Никанор Васильевич отдавался новой добровольной работе с таким увлечением, что можно было лишь удивляться — откуда у этого пожилого человека было столько энергии и любви к ребятам. Он терпеливо объяснял и показывал, как заточить резец и закрепить в патроне заготовку, какая должна быть глубина резания и величина подачи, как уберечься от коварной стружки.

Бедные, старенькие станки! Сколько они потрудились на своем веку! И вот на старости лет опять пришлось впрягаться в работу. Да еще в полную силу. Чуть не с утра до вечера толкутся около этих старых ветеранов быстроглазые ребятишки в пионерских галстуках и крутят, крутят их ручки, без того уже давно отполированные твердыми, мозолистыми руками рабочих. Снова и снова нажимают на кнопку включения. Случалось, кто-то по неопытности загонял резец глубоко в металл. Мотор всхрапывал, в станке что-то стучало, и тогда казалось, не только Никанор Васильевич, но и сам бедняга-станок сердится на маленького, неосторожного хозяина.

— Полегче, ребята! — строго говорил мастер. — Этак можно и внутренности у него порвать. А станок, — как и человек, ласку да подход уважает.

Недели через две Андрей уже без наблюдения мастера работал на токарном станке. Он научился затачивать резцы, по искре определяя твердость стали. А какое это было изумительное чувство, когда он впервые выточил простенькую деталь для физического прибора! Красивая и блестящая, она лежала у него на темной, масляной ладони, и ласковое тепло ее он ощущал не только рукой, но и сердцем.

Не один Андрей испытал тогда это волнующее чувство власти над металлом. У станков трудились Дима, Толя, Олег, Светлана, Лерчик Орешкин. Да и не только они. Даже Леня Куликов — совсем, казалось бы, не подходящий для подобной работы человек — и тот выучился работать на фрезерном станке. И еще как выучился! Сверкающая фреза, послушная его худенькой руке, урча и всхрапывая, вгрызалась в неподатливую сталь с такой яростью, что мелкая стружка, летевшая из-под фрезы, была горяча, как огонь.

Умение работать на станках пригодилось. В мастерские, а также ребятам кружка «Умелые руки», поступало все больше и больше заказов. Мастерили приборы для физического и химического кабинетов, делали полки, вешалки, табуретки, точили городки, ручки для молотков. Разве все перечислишь! Приходит, например, Петя (теперь он уже не замзавом был, а самим товарищем заведующим), приходит и такое задание дает: изготовить тридцать клеток! И возразить ему невозможно — растет кроличья семья! А недавно явился староста и режиссер драмкружка, этакий взлохмаченный и очень самоуверенный человек из седьмого «А». Он потребовал: сделайте дом!

— Настоящий дом? — изумились ребята.

— Настоящий нам ни к чему! — не счел нужным улыбнуться режиссер. — Дом вот такой, в метр высоты. Для кума Тыквы. Поэтому дверь делайте пошире. И чтобы крыша была, стены, окошко. Впрочем, пол и заднюю стену можете не делать, — милостиво разрешил он.