Ребекка Стед - Когда мы встретимся

Мы отпрянули друг от друга, и Колин затолкал затычку на место. К моменту, когда Джимми распахнул дверь перед водителем, катившим тележку с банками газировки, я уже как ни в чем не бывало стояла на прежнем месте.

— Эй, дамочка! — гаркнул Джимми. — Давай сюда. Есть мужская работа.

— Пардон, — Колин в фартуке не спеша вышел из подсобки, — я в туалете был.

Пока Колин и Джимми грузили напитки в большую холодильную витрину у входа, Аннемари мне улыбнулась.

— Вы психи, — сказала она. — Ты это хоть понимаешь?

Я все еще чувствовала то место, где лоб Колина прикоснулся к моему.

— Понимаю, — сказала я. — Ну, сглупили. Не спорю.

Мы возвращались в школу втроем, Колин в середине. Он метался зигзагами, как шарик в пинболе, толкал нас плечами и вопил: «Бдыщ! Десять очков! Бдыщ! Двадцать пять очков!» — а мы хохотали как ненормальные.

Теперь мы тренируемся еще чаще. Ричард и мама сидят в креслах друг напротив друга. Я слежу за временем. Мама закрывает глаза, и я знаю, что она сейчас приподнимает уголок своей вуали. Она кивает, и мы начинаем.

Мама говорит, что у каждого человека есть вуаль, завеса между ним и остальным миром. Как у невесты на свадьбе, только незримая. Мы себе преспокойно живем, а лица наши завешены этими невидимыми вуалями. Мир получается слегка расплывчатый, и нас это вполне устраивает.

Но иногда вуаль на несколько секунд взлетает, словно на ветру. И в эти мгновения мы видим мир таким, каков он есть — всю его красоту, и жестокость, и печаль, и любовь. Но обычно мы ничего этого не видим, потому что не хотим. Некоторые люди учатся сами поднимать вуаль. И если у них получается, то им незачем ждать ветра.

Понятно, конечно, что на самом деле никаких вуалей нет. И мама не имеет в виду всякую там магию, или что Бог глядит прямо на тебя, или что ангел-хранитель всегда с тобой рядом, — ей такое и в голову не придет. Она просто хочет сказать, что большую часть времени люди отвлекаются на всякие мелочи и не замечают всей картины целиком.

Чтобы дойти до раунда победителя, маме нужно настроить себя на определенный лад. Она говорит, это все равно что самую малость приподнять краешек вуали — так, чтобы видеть больше, чем обычно, но не всё, иначе жизнь, смерть и красота всего сущего завладеют ею и отвлекут от игры. Она должна приоткрыть завесу ровно настолько, чтобы, услышав подсказки, разглядеть волшебную нить, соединяющую их. Но, конечно, если ее звездный напарник окажется тупым как пробка, все это напрасно.

Я много думала про эти вуали. Мне кажется, что иногда, очень редко, на свет появляются люди вообще без вуали. Люди, которые всегда видят всю картину целиком. Ты, наверное, как раз из таких.

Накануне Дня благодарения Колин и Аннемари стояли за прилавком и взвешивали скользкие тонкие ломтики индейки, которых была целая гора. Они делили их на стопки по четверть фунта, перекладывая листками вощеной бумаги. Джимми велел им наготовить этого добра на неделю вперед.

— А индейка не испортится? — спросила Аннемари.

— Не. Она напичкана консервантами.

Колин облизнулся:

— Химическая индейка! Ням-ням, объедение!

— Заткнись, — велел ему Джимми.

В первый раз я обрадовалась, что мое дело — считать булочки.

С тех пор как у Джимми завелись мы, ему, похоже, стало совсем нечего делать. Он сидел на высокой табуретке и наблюдал за мной, скрестив руки на груди, сунув пальцы под мышки, желтые от пота. Мой косой разрез он уже забраковал, и теперь булочка ждала меня на подносе за спиной Аннемари, как всегда черствея. К счастью, майонеза Джимми разрешал брать сколько хочешь.

— Гляди-ка, — сказал Джимми, указывая подбородком в сторону окна. — Подружка ваша идет.

По другой стороне улицы плыла Джулия — одна, с оранжевым замшевым рюкзачком, на голове широкая оранжевая замшевая лента в тон рюкзачку.

Наверное, в Швейцарии это последний писк моды, ленточки в тон рюкзачкам, подумала я.

— Вы про швейцарскую мисс? — Я сгребла пару булочек и опустила в пакет, стоявший у моих ног. — Никакая она мне не подружка!

Его губы медленно растянулись в улыбке.

— Швейцарская мисс? Неплохо сказано. — Он еще немного поглазел на улицу, затем встал. — У тебя острый язычок, ты это знаешь?

Я пожала плечами, продолжая считать, но на самом деле мне было приятно. Комплимент от Джимми был большой редкостью. Пересчитав булочки, я завернула бумажный край и отволокла пакет за прилавок. Джимми к тому времени уже скрылся в подсобке. Аннемари хихикала над какой-то шуткой Колина.

С тех пор как мы с Колином прижались друг к другу лбами, я чувствовала себя немножко странно, когда на него смотрела. Но по-хорошему странно, а не по-плохому.

— Восемьдесят! — выкрикнула я, чтобы Джимми услышал. — Как в аптеке!

— Может, завтра больше повезет! — крикнул он в ответ.

Колин глянул на меня и усмехнулся, отчего у меня внутри что-то дрогнуло и как бы поплыло.

— Он спит и видит, чтобы булочек не хватило. Ты как-нибудь возьми да выкинь втихаря одну, сделай ему подарок.

— Не слушай его, Миранда, — сказала Аннемари. — Ему лишь бы опять втянуть тебя в историю.

Но хотя она обращалась ко мне, смотрела она на Колина, и лицо у нее было такое, как будто у нее внутри тоже что-то поплыло.

Перед уроком мы с Аннемари зашли в туалет на четвертом этаже. Она сказала, что хочет еще раз помыть руки после всей этой индюшатины.

— А сегодня было ничего, — сказала она, глядя на себя в зеркало и причесывая волосы пятерней. — Жалко, что большая перемена — всего сорок минут.

— А мне было скучно, — ответила я. — Ненавижу считать булки.

Она рассмеялась:

— Зато у тебя, по крайней мере, хотя бы руки не пахнут химической индюшкой!

Зато тебе, по крайней мере, можно прохлаждаться у прилавка с Колином, подумала я. А мне приходится бегать в супермаркет, оттирать какую-нибудь грязюку и вести беседы с мистером Желтые Подмышки.

— Идем скорее, — сказала я. — Есть очень хочется.

Джулия стояла за дверью класса. Можно было подумать, что она нас поджидала.

— О нет! — воскликнула она и трагическим жестом указала на локоть Аннемари. — Какой кошмар, Аннемари! Твой любимый бирюзовый свитер! Вот бедняжка!

А мама еще говорит, что это у меня драматичный взгляд на жизнь!