Майкл Морпурго - Каспар, принц котов

Внезапно я увидел над собой мистера Стэнтона, он запутался ногами в канате. Он дергался, изо всех сил пытаясь высвободиться. И тут меня каким-то чудом вынесло из водоворота, и я смог подплыть к нему. Мне удалось освободить его, и мы вместе рванулись наверх, к свету. Мы понятия не имели, на какой глубине находимся. Я знал только, что надо плыть изо всех сил, не дышать и не открывать рта. Той ночью я узнал то, что узнаёт всякий тонущий, прежде чем погибнуть: что в конце концов ему придется открыть рот и попытаться вдохнуть. Это его и губит. Когда я, не выдержав, сделал вдох, море ринулось внутрь и заткнуло мне глотку, но в этот самый миг я выскочил на поверхность, отплевываясь, выкашливая воду из легких. Мистер Стэнтон был поблизости и окликал меня. Мы увидели перевернутую лодку и поплыли к ней. В воде плавали тела, сотни тел. Холод сводил судорогой ноги, вытягивал последние оставшиеся силы. Если я не доберусь до лодки, если сейчас же не вылезу из воды, я тоже стану безжизненным телом. Я плыл, чтобы жить.

Когда мы добрались до лодки, на нее взбирались и другие выжившие, мне казалось, что для нас там места уже нет. Но нас подхватили за руки и вытащили из воды. Мы оказались вместе с ними — полустоя-полулежа, привалившись к торчащему вверх килю, тесно прижимаясь друг к другу. Только теперь я начал по-настоящему осознавать весь ужас постигшей нас трагедии. Вокруг раздавались крики и вопли тонущих. Я видел последний миг великого «Титаника», когда его почти вертикально поднявшаяся корма ушла под воду. Он исчез, остались только обломки ужасного крушения, разбросанные по поверхности океана, и жуткие несмолкающие крики. Со всех сторон плыли люди, почти все они направлялись к нам. Очень скоро мы оказались в окружении и отсылали их прочь, крича всем, кто приближался, что места не осталось. И это была правда, страшная правда. Наша лодка едва держалась на плаву. Она сидела совсем низко, и, взяв кого-то еще, мы бы все погибли. Чего я никогда не забуду, так это того, что даже в своем отчаянном положении многие из них ясно понимали ситуацию и принимали ее. Один из них, в котором я узнал кочегара из тех, рядом с которыми работал, сказал нам, стуча зубами от холода:

— Ладно, парни, удачи вам, и да благословит вас Бог.

И с этими словами он поплыл прочь и исчез среди тел, стульев, ящиков.

Больше я его не видел.

Я до могилы буду нести бремя вины за то, как мы поступили с этим человеком и со многими другими. Как и многие выжившие, я потом не раз заново проживал эту ночь в открытом океане в моих снах. Мы с мистером Стэнтоном почти не разговаривали — каждый был слишком занят своими терзаниями и страхами, слишком занят тем, чтобы выжить. Но мы пережили эту ночь бок о бок. Я знаю, мне помогли продержаться воспоминания. За эту ночь я заново пережил большую часть своей жизни: передо мной сменяли друг друга таракан Гарри в спичечном коробке, графиня Кандинская, которая величаво шествовала через «Савой» в своей шляпе со страусовыми перьями и выходила на поклоны в опере, Каспар, который слушал ее пение, свернувшись клубком на рояле, Лизибет, которая улыбалась мне, кормя Каспара печенкой, Лизибет на крыше «Савоя», Лизибет и ее мать в спасательной шлюпке с Каспаром, спрятанным в одеяло.

Океан вокруг нас был теперь безмолвным и пустынным. Не было больше криков о помощи, никто больше не просил передать весточку матери, никто не взывал к Богу. Мы искали, беспрестанно искали на горизонте огни парохода, которые могли бы подать нам надежду на спасение. Нашу лодку уже отнесло от всех остальных лодок и от обломков, усеявших океан. Мы были совершенно одни и совершенно беспомощны. Время от времени кто-то из нас — а нас, я думаю, было человек тридцать — принимался читать молитву, но по большей части мы молчали.

По мере того как проходила ночь, все больший страх нам внушал сам океан. Когда судно тонуло, океан оставался совершенно спокойным, каким он был с тех самых пор, как мы вышли из Саутгемптона. Но теперь мы все чувствовали, как волнение нарастает, и понимали, что, если волны усилятся, наше хрупкое суденышко неизбежно пойдет ко дну. Другой опасностью был сон. Один из пассажиров постарше, уснув, соскользнул в воду. Он пошел ко дну, даже не пытаясь бороться. Я видел, как он исчезает под водой, и понимал, что скоро отправлюсь тем же путем. Я больше не страшился смерти и только хотел, чтобы все поскорее кончилось. Часто мною овладевало неодолимое желание уступить сну, но всякий раз мистер Стэнтон тряс меня, возвращая к действительности.

Как раз мистер Стэнтон первым и увидел огни «Карпатии». Осипшим голосом он закричал нам об этом. Некоторые сначала не поверили ему, потому что за вздымающимися и опадающими волнами огни то появлялись, то пропадали. Но скоро все сомнения исчезли. Великая радость охватила каждого из нас, давая новые силы и новую решимость. Не то чтобы раздались радостные крики, но теперь, глядя друг на друга, мы были в силах улыбнуться. Мы знали, что у нас появился шанс на спасение. Огни надежды, огни жизни, какими они стали для нас, разогнали мрак нашего отчаяния и муку холода. Мистер Стэнтон обнял меня за плечи. Я знал, что в эту минуту он надеялся на то же, на что надеялся и я: что его жена, его дочь и Каспар там, на «Карпатии», живые и невредимые.

Тогда мы этого еще не знали, но мы оказались последними выжившими пассажирами, которых подобрала «Карпатия». Я поднимался по веревочной лестнице впереди мистера Стэнтона. Ноги были так слабы, что я засомневался, сумею ли взобраться на борт. Я видел свои руки, цепляющиеся за перекладины, но не чувствовал их. По лестнице меня подняла не сила, а желание жить. Потом меня, мистера Стэнтона и всех остальных, снятых с лодки, отвели вниз, в тепло, дали нам сухую одежду и закутали в одеяла. Мы сидели и пили горячий сладкий чай. С тех пор это мой любимый напиток.

На борту царил хаос. Никто в этом не был виноват. Команда «Карпатии» делала все, что могла. Они были по горло завалены работой и всеми силами старались справиться с нею. Кого бы мы ни спрашивали — ни у кого ни о ком не было никаких определенных сведений. Списки спасенных составляются, говорили нам.