Вильям Козлов - На старой мельнице

– Дай бог, – сказал дед.

– А бога-то, оказывается, нет, – сказал Митька. – Бога древние люди выдумали... Это когда они совсем как обезьяны были.

– Обезьяны выдумали? – толком не расслышав, переспросил дед. – Обезьяна тоже божья тварь.

– Чего это ты, дед, в тулуп завернулся? Озяб? – спросил Стёпка.

– Кровь не греет, – сказал сторож. – Моё дело табак.

Дед Андрон сегодня был опять не в духе. Фуражка прямо сидела на его голове. Он глядел мимо ребят и о чём-то думал.

– Дедушка, а филин – божья тварь? – спросил Митька.

– Ну зачем чёрт принёс его сюда? – сердито взглянул сторож на Митьку. – И жил бы на Колыме.

Митька со Стёпкой переглянулись.

– Кого чёрт принёс? – спросил Митька.

– Ишь придумал... Борода! Мне сразу его обличье показалось знакомым. Рыбачок!

Митька, наконец, сообразил, о ком речь.

– Деда, он у немцев полицаем был. Да?

– Внучонка с невесткой отправил в неметчину, – сказал сторож. – Сгинули. А он жив-живёхонек. Рыбку, язви его в душу, удит.

– Мамка сказала, чтоб он уходил от нас... Полицай он.

– Внучонок-то мой сейчас уж школу бы кончил... Там, в Германии, пропал... А он, гляди-ко, пришёл и рыбку удит.

– Пойдём, Мить, – потянул приятеля за рукав Стёпка. – Переживает дед...

Андрон ещё глубже забрался в свой тулуп. Глаза его были красными и часто моргали.

До рощи дошли молча. На лужайке вокруг кола бродила коза. Митька чувствовал, что Тритон-Харитон что-то хочет сказать, но не решается.

Странный какой-то сегодня Стёпка! В школе Митька несколько раз ловил на себе его пристальный взгляд. И сейчас идёт, всё время сбоку поглядывает на Митьку, как будто год не виделись. Митька спросил:

– Нос у меня в чернилах, что ли?

– Нос в порядке, – сказал Стёпка.

– Ну чего ты на меня всё время глаза таращишь?

– Куда хочу – туда и гляжу.

– Смотри лучше на небо, а на меня не надо, – сказал Митька. – Не люблю.

Стёпка посмотрел на небо, вздохнул и вдруг спросил:

– Хочешь быть моим братом?

– Братом? – изумился Митька. – Как это?

– Ну так... – сказал Стёпка. – Будешь жить у нас и всё такое... Не надоело тебе такую даль в школу ходить?

– А мамка?

– Мамка, – повторил Стёпка. – У ней бог.

Митька на лету поймал падающий с берёзы лист, рассеянно положил его в рот и стал жевать. Даже не заметил, что горько. В лесу тихо. Деревья стоят молча. Не шевелятся и не шумят. На редких листьях блестят дождевые капли. Пахнет муравьиной кислотой. Не слышно и филина. Днём филин спит. А как только стемнеет, – выберется из своего дупла и давай людей и птиц пугать. И почему у него такой голос противный? Не то плачет, не то смеётся – не поймёшь!

– Так как, Мить?

Хороший парень Тритон-Харитон. Такого брата одно удовольствие иметь. И дядя Гриша, помнится, звал. Будете, говорил, со Стёпкой спать.

– А ты где спишь? – спросил Митька.

– Что? – удивился Стёпка и расплылся в улыбке: – На кровати... Она ужас какая широкая, Мить! Втроём можно спать – не вывалишься.

Толстая вековая сосна вздрогнула, пошатнулась и, рассекая колючими ветвями воздух, со свистящим обвальным шумом грохнулась на берег. Гулкое лесное эхо обрадованно ахнуло и пошло гулять вдоль берегов Калинки.

На розовом срезе крупными каплями выступила янтарная смола. Любопытная лесная муха опустилась на пень, жадно сунула свой хобот в смолу и увязла.

Плотники, оседлав шершавый красный ствол, весело затюкали топорами. Смолистые сучья с треском падали в росистую траву. Ствол дрожал, звенел. Тягучие прозрачные нити тянулись от него к земле.

– Плачет сосна, – сказал Митька.

– Их тут много навалят, – усмехнулся Стёпка.

– Как ты думаешь, – спросил Митька. – Когда построят гидростанцию, рыба уйдёт?

– Рыба шум не любит.

– Какие у плотины окуни водились!

– В омуте?

– Ага, – сказал Митька.

Они стояли на берегу, и ветер трепал их волосы. Из лесу доносились визгливый звон пилы, дробное постукивание топоров, голоса рабочих.

Из Митькиного дома вышел невысокий бородатый человек с тугим зелёным вещевым мешком в руках. Брюки его были заправлены в новые сапоги, на голове новая коричневая шляпа с чёрной лентой. Скользнув холодным равнодушным взглядом по лицам ребят, он стал смотреть на плотников. Упала ещё одна сосна. Когда вдали заглохло эхо, человек вскинул мешок на плечо и поднялся на мостик. Здесь он снова остановился. Перегнувшись через берёзовые перила, посмотрел на мельницу.

– Никак богу молиться хочет?

– Отмолился, – сказал Митька.

Пестрецов сплюнул в воду и зашагал по тропинке. Мокрые кусты захлестали по голенищам.

– Крикни ему чего-нибудь, – подтолкнул приятеля Стёпка.

– Полицай, – сказал Митька, не отрывая взгляда от покачивающейся спины бывшего квартиранта.

– Хочешь я его камнем?

– Далеко...

Коричневая шляпа нырнула в кусты и снова появилась на фоне берёзовых стволов. Сейчас Пестрецов свернёт вправо и навсегда исчезнет из Митькиных глаз.

Пестрецов повернул вправо и исчез.

Митька устало опустился на прибрежную траву.

– Ушёл, – сказал он. И в первый раз с тех пор, как познакомился с «рыбаком-чудаком», весело улыбнулся.

– Надо бы его камнем, – вздохнул Тритон-Харитон.

Улыбка исчезла с Митькиных губ. Он вытащил из кармана ножик и показал приятелю.

– Забыл...

– Не догонишь, – сказал Стёпка.

Митька подбросил на ладони нож, зажал в кулак. Вытянув вперёд руку, медленно разжал пальцы; нож скользнул в воду и, блеснув в зелёных водорослях серебряной рыбкой, проворно ушёл на глубокое илистое дно.

– Был нож – и нет ножа, – сказал Митька.

Мимо них к запруде плыли белые сосновые щепки.